Шпион
Шрифт:
«Что ж такое стряслось?»
Артем открыл толстую записную книжку, куда последние лет двадцать аккуратно записывал все контакты, телефоны и адреса. По большинству из них заботливая секретарь Катя постоянно рассылала поздравительные открытки — к Новому году и Дню Победы.
Борис Черкасов был между Черномырдиным и «Чебурашкой», под именем которого Артем записал все контакты Эдуарда Успенского, когда помогал ему вернуть авторские права на ушастого киногероя.
— Ага… вот он.
Павлов снял трубку, но вот номер набирать не спешил. В свете происходящих вокруг него событий торопиться не хотелось, и он совершил маневр, который давно
Хозяин
— Люсенька, солнышко, еще морсику!
Порядком захмелевший и раскрасневшийся, как астраханский помидорчик, Николай Иванович послал жене воздушный поцелуй. Она решительно кивнула и заспешила на кухню, подхватив два одинаковых хрустальных кувшина производства Первого Тверского стеклокомбината. Англичане проводили взглядами засеменившую хозяйку в явно тесном ей вечернем платье. Смирнов решительно потребовал от жены «принимать британцев на высшем уровне».
— Господа, предлагаю, если вы не возражаете, по сигаре, — поднялся декан.
Он действительно решил как следует ублажить своих ночных гостей, а потому специально для этого вечера были куплены сигары. Три штуки. И если бы все гости собрались курить, ему пришлось бы прикидываться некурящим. Однако сутулый, назвавшийся, кажется, Чейзом, отказался. Смирнов запомнил это лишь потому, что именно так звали его любимого американского комика Чеви Чейза. Тем не менее в соседнюю с гостиной комнату, громко именовавшуюся «профессорским кабинетом», прошли все четверо. Николай Иванович по-хозяйски уселся за стол, а гости заняли диван и два кресла.
— Дорогой мистер Смирнов, когда мы сможем увидеть образцы и результаты испытаний? — поинтересовался Кудрофф.
Он уже раскурил сигару и откинулся на скрипучую кожаную спинку кресла. По правде сказать, сидеть ему было неудобно, но он уже тешил себя мыслью о том, как спустя каких-нибудь пару дней будет отдыхать в своем вековом домике в пригороде Оксфорда. По окончании этой странной операции с дикими и наивными русскими учеными он сможет вздохнуть с облегчением и, возможно, уже не возвращаться в университет. Он давным-давно заработал себе приличное выходное пособие и работал последние годы исключительно в высших целях.
— Кхе-кха! — Смирнов слишком сильно затянулся сигарой и сквозь навернувшиеся слезы проскрипел: — Прямо завтра с утра. — Затем посмотрел на настенные часы — без семи минут два — и поправился: — Точнее, уже сегодня. Утром.
Англичанин кивнул. По Гринвичу был лишь слегка поздний вечер. Самое время для джентльмена идти в клуб и беседовать на важные вечные мужские темы: о лошадях, сигарах, женщинах и политике. Русская водка, обильно подносимая розовощекой Люсенькой Смирновой, и приятная закуска, из которой все гости особо выделили черную икру, произвели свое кулинарно-физиологическое воздействие, и британцы разомлели. Даже гадкие пересушенные кубинские сигары, купленные профессором в каком-то табачном киоске, не казались такими уж неприятными. Кудрофф выпустил густой клуб дыма и мечтательно потянулся.
Смирнов тем временем улыбнулся и вытянул из-под стола пухлую папку.
— У нас все абсолютно готово, дорогой профессор. — Николай Иванович раскрыл застежку-«молнию» — вжж-жжииик! — и на поверхность стола вывалились какие-то кальки, бумаги, чертежи и фотографии.
Британцы живо переглянулись и подались к смирновскому столу. Профессор испытывал настоящее наслаждение, мнил себя триумфатором, победителем, покорителем научного Олимпа. Еще бы! За пару дней проведена действительно колоссальная работа! Всей лабораторией стряпали материалы, на производство которых в реальных условиях ушли бы недели. Да что там недели — месяцы! Нет, не месяцы — годы! А для некоторых отсталых стран и вечности не хватило бы. Так что декан Института кибернетической физики испытывал очень необычные чувства.
Это было неподдельное счастье достижения, смешанное с удовлетворением от завершенной работы и помноженное на ожидание заслуженного вознаграждения. Весь калейдоскоп переживаний и ощущений Смирнова отразился на его круглом лице и вылился в сияющую улыбку. Впрочем, британцам было не до переживаний русского профессора; для них главным было заполучить наконец последние протоколы и материалы испытаний, чтобы завершить и так затянувшуюся операцию «Доклад».
Вице-президент Королевского столичного университета нетерпеливо кашлянул:
— Мистер Смирнов, если вы готовы показать нам результаты работы, то пожалуйста! Мы не против… — И, не совладав с собой, протянул дрожащую руку.
Николай Иванович не спеша вложил в протянутую руку одну из папок. Поверх обложки на приклеенном прямоугольном листке в клеточку шла надпись: «Результаты испытаний. Модели 1–20».
Сальвадор
Елена сняла трубку сразу же. Тихий взволнованный голос:
— Алло. Я вас слушаю. Кто это?
— Елена, это Свен. Узнали?
Артем намеренно назвался иностранным именем. Подобное получал каждый слушатель Высшей школы, изучавший иностранный язык. По этим именам их знали во время учебы. Тот же Борис отзывался на Сальвадора. Ему нравилось это длинное красивое имя, которое переводилось на русский как «Спаситель». Артем звался норвежским именем Свен. Жены также знали эти правила и с удовольствием в них играли, поэтому Елена тут же радостно отозвалась:
— Ой! Свен, дорогой! Какой вы молодец, что позвонили. Мне нужно срочно с вами встретиться. С Боррр… Сальвадором беда.
Артем невольно напрягся.
— А где он сейчас?
— До сегодняшнего вечера был дома. Но в восемь его забрали…
Жена Черкасова всхлипнула, и Артем услыхал, как упала трубка.
— Алло! Лена! Куда и кто забрал?
Павлов привык ввязываться в самые сложные дела и решать порою вовсе не разрешимые проблемы и потому, наверное, не боялся никого, кто мог причинить неприятности. Он мог зайти в любой кабинет и говорить напрямую, а если необходимо — и эзоповым языком с любым оппонентом. Он только не любил и пугался неизвестности. К сожалению, в нашем обществе при словах «его забрали» возникает всегда только одна ассоциация. Забирали при Иване Грозном, при Николае Первом, при Керенском и при Ленине, при Сталине и Брежневе. Не перестали «забирать» и сегодня.