Шпионка. Почему я отказалась убить Фиделя Кастро, связалась с мафией и скрывалась от ЦРУ
Шрифт:
Вскоре после взрыва «Бремена» маму арестовали. Это был первый, но не последний раз, когда она оказалась в лапах гестапо. Ее подозревали в сотрудничестве с британскими секретными службами при планировании нападения, но не смогли ничего доказать и вынуждены были отпустить. Несмотря на то, что в попытке найти у нее еврейские корни обнаружилось ее благородное происхождение и гестапо практически вынуждено было поздравить papa с женитьбой на отпрыске столь знатного рода, они не прекратили за ней слежку. Напротив, должно быть, это роняло тень подозрения и на ее мужа. По крайней мере, papa боялся, что так оно и было.
Задержание papa и второго капитана произошло 3 июня, о чем написали на
Мой брат Джо вспоминает случай, когда родители имели достаточно напряженный разговор с каким-то адмиралом, который уговаривал их присоединиться к сети сопротивления нацистскому режиму, зародившейся среди немецких военных. Papa отказывался, аргументируя тем, насколько рискованно для такой операции участие человека, женатого на американке. Спустя годы брат узнал этого военного на фотографии. Им оказался Вильгельм Канарис, начальник абвера, службы германской военной разведки. Позднее он был обвинен в помощи союзникам, осужден за государственную измену и казнен в 1944 году в концлагере Флоссенбург.
Хоть родители и не вступили в сеть Канариса, есть признаки их участия в заданиях контрразведки. 1 мая 1941 года, например, они вдвоем были в Гватемале: присутствовали на приеме, организованном германским посольством в Тегусигальпе. Но не в качестве гостей, как остальные приглашенные, а с секретным заданием: шпионить за нацистами в пользу американцев.
Постоянно жить под подозрением для мамы стало невыносимо, и она попыталась уехать из Германии. Однако гитлеровская Европа не отпускала ее: как бы сильно ей этого ни хотелось, бежать она не смогла. На первом месте для нее была безопасность детей. Она попыталась организовать наш отъезд в Соединенные Штаты и для этого послала письмо в Швейцарское консульство. Однако когда швейцарцы связались с американцами, те ответили, что она может вернуться, а вот мы, дети, – нет, поскольку являемся гражданами Германии. Она не захотела оставить нас, а это обращение к американским властям стоило ей нового ареста и нового допроса, в этот раз по обвинению в попытке передать данные в Вашингтон через консульство.
Хотя я была совсем маленькой, в моей памяти навсегда запечатлелись образы различных мест, происшествия, ощущения, которые меня испугали или взволновали. Эти впечатления поддерживают мою связь с прошлым, с любимыми, которые далеки от меня сейчас физически или, что гораздо хуже, эмоционально. Одно из самых стойких воспоминаний о моей матери – запах «Шанель № 5», а еще помню, как она разводила огонь для поддержания тепла и топила снег. Я помню каждый уголок подвала, где мы прятались во время бомбардировок, а лучше всего я помню запах фосфора. Чтобы при первых звуках сирены бегом спуститься в этот подвал, мы спали одетыми на двухэтажной кровати центральной комнаты на втором этаже дома. Когда падали бомбы, нам были видны отблески сквозь черную занавеску, закрывающую маленькое окошко. Там, внизу, в этом погребе под комнатой, что выходила в сад, прямо под нашим балконом, мы проводили долгие нестерпимые часы.
Я была еще совсем маленькой и не могла бежать так же быстро, как она, тогда мама прятала меня в траншею и накрывала своим телом, чтобы защитить.
У Джо была британская каска с покатыми краями, должно быть, мама или papa нашли где-то. Для Филиппа придумали другую каску – из кастрюли, а чтобы не было слишком уж неудобно, подсовывали внутрь носки. Из носков же мама смастерила мне куклу. Чтобы я успокоилась, мама все время, что мы были внизу, обнимала меня и напевала. В темноте стоял стойкий запах бананов, висевших под лестницей: должно быть, подарок с одного из кораблей, идущих из Латинской Америки и перехваченных немцами. Однако часто нашей единственной пищей, как с отвращением вспоминает моя сестра Валерия, были гнилые овощи и кусок прогорклого масла.
В минуты ужаса подвал был для нас чем-то большим, чем просто укрытием. Следовало вести себя очень тихо, не издавать ни звука, и я росла, повторяя мантру, необходимую каждому, кто находится в опасности: «Не говори, не думай, не дыши».
Дело в том, что нам угрожали не только бомбы, падающие с неба. Опасность таилась совсем
Без сомнения, мама была женщиной храброй и решительной – именно она принимала решения в семье и держала всех вместе. В тех редких случаях, когда papa отпускали в увольнительную, он приезжал на три-четыре дня, а потом ему приходилось возвращаться, и все оставалось на Алису: начиная с квартирной платы и заканчивая вопросом, чем накормить детей. Это она спасла дом, когда в 1941 году начался пожар после бомбардировки. И она же помогала французам и британцам, несмотря на то, что это не один раз подвергало ее риску ареста, допроса и пыток.
Мой старший брат Джо вспоминает: когда ему было пять лет, по дороге на свой первый урок игры на скрипке он проходил мимо зоны, где нацисты держали французских пленников, которые занимались сбором мусора в нашем квартале. Вернувшись домой, он рассказал об этом маме, и тогда она велела ему в следующий раз сказать им: «Je suis americain. Vive la liberte» [1] . Потом мама стала оставлять для них у дверей дома еду и вещи, что они просили, хотя она не всегда могла выполнить их запросы, потому что заказывали даже радиоприемник.
1
Я американец. Да здравствует свобода! (фр.) (Прим. пер.)
Одно из самых стойких воспоминаний о моей матери – запах «Шанель № 5», а еще помню, как она разводила огонь для поддержания тепла и топила снег.
Нет никаких сомнений в том, что она была женщиной сильной, настоящим бойцом. Она отдалась всей своей душой и телом схватке, счастливый исход в которой был только один – выжить любой ценой. Однажды во время бомбардировок один смертельно пьяный поляк, из перемещенных лиц, ввалился к нам в дом. В его затуманенном мозгу, должно быть, родилась мысль, что мама одна, без мужчины, способного ее защитить, представляет собой легкую жертву, и он попытался ее изнасиловать. Он навалился на нее, но Алиса, собрав все свои силы, сумела его оттолкнуть. Это дало ей немного времени, и она сразу догадалась воспользоваться его явным опьянением, чтобы соблазнить его выпивкой.
Этот мужик уже так надрался, что даже не понял, что в бутылке – жидкость для натирания паркета. Он умер у нас в подвале. Алиса вытащила его за ноги по пандусу гаража и бросила недалеко от дома – в воронку от бомбы, полную снега. Много лет спустя я упомянула этот ужасный случай, и единственное, что она мне сказала в ответ: «Он это заслужил».
Во время войны ей в одиночку приходилось принимать самые тяжелые для любой матери решения. В 1944 году, когда русские подходили к городу, в дом явились немецкие офицеры с требованием отправить Джо в школу в Мейсене. Гитлер понимал, что, потеряв столько солдат в войне, необходимо обучать и воспитывать новое поколение, за которым будущее. Отказ отдать своего сына ради этой великой миссии влек за собой, как ей без всяких любезностей объяснили, лишение продуктовой карточки, без которой невозможно было прокормить троих детей. Не имея никакой возможности избежать этого, в 24-часовой срок Алиса была вынуждена отпустить старшего из своих детей.