Шпионские игры царя Бориса
Шрифт:
Тогда Псков так и не был захвачен поляками. Ведь город защищала высокая и толстенная стена, имевшая 40 огромных башен.
Ныне из-за крепостной стены виднелись золоченые купола десятков церквей. Флягель понимал, что общий вес золота, затраченного на их позолоту, исчислялся многими килограммами.
Въехав в город, обоз купца Флягеля сразу же отправился на торг. Здесь находилась важня — здание, в котором измерялись и проверялись импортные грузы. Псковичи и в измерительных приборах показали свой особый характер: Флягель помнил, что вместо гирь тут использовались тяжелые колокола и маленькие колокольчики. Измерив ими вес соли, псковские чиновники потребуют с него соответствующую пошлину.
Телеги с солью катили по широким (по тем временам) улицам города, двигались вдоль реки Псковы. Они проехали мимо амбара старосты рыбного ряда Якова Иванова, мимо устроенной по воле Бориса Годунова больницы. Неподалеку находилась богадельня, где доживали свой век одинокие старики и старухи. Богадельня эта сильно интересовала Генриха Флягеля. Дело в том, что дому престарелых принадлежали лавки в Соляном ряду, и сама структура существовала, в значительной мере, благодаря розничной торговле солью. Именно этому учреждению и рассчитывал рижский патриций сбыть свой товар.
В торговых делах Флягель был консерватором. Потому хотел взамен своих товаров купить для Риги не столь модную среди рижских купцов пеньку, не мачтовый лес, не знаменитый на всем побережье Германии псковский лен, а воск. Тот самый воск, что возили в Ригу из Пскова еще более трех веков назад.
Купить воск Флягель собирался не для перепродажи в Европу, а для нужд самих рижан. Была зима, темное время года, горожанам требовалось много свечей, и городские ремесленники умело изготавливали их из русского воска. Любой другой товар пришлось бы держать на складе до начала судоходства, а за воск деньги можно было получить сразу и тут же снова пустить в оборот.
Флягель, следуя полученным от Марии инструкциям, после уплаты пошлины за свой товар. остановился на постоялом дворе и пошел погулять по торгу, где ближе к вечеру его должен был ожидать посланец царя. Усиливалась вьюга, хотелось посидеть в тепле, но Флягель делал вид, что ему не холодно и любопытно, что предлагают на псковском рынке (хоть и был здесь ранее не раз). Местные торговцы были готовы оптом продать ему лен, пеньку, воск. В продуктовых рядах выстроились, словно солдаты, пузатые бочонки с медом, большего размера бочки с недорогим топленым салом и засоленной рыбой. Мимо черной икры Флягель прошел равнодушно — зачем ему эти рыбьи яйца! А вот качественно выделенная кожа и привезенные из Сибири меха в самом деле заинтересовали его. Не как торговца, а как потребителя. Он даже стал думать, не купить ли ему хорошо выделанную кожу для кресел в своей торговой конторе, когда кто-то по-немецки с легкой иронией спросил его:
— А драгоценностей для своей Греты не желаете?
Генрих Флягель поднял голову и обомлел. Перед ним стоял его старый враг, бывший рижский ювелир Клаус Берген. Флягель до конца жизни не забудет то, что происходило в Риге 15 лет назад, и какую роль в этом играл Клаус…
Рижский бунт оказался страшен. Толпа запретила богослужение в церкви, погромщики стали громить особняки рижских патрициев. Флягель стоял тогда, прижавшись к стене одного из домов, и молил Господа, чтобы главари погромщиков — юрист Гизе и виноторговец Бринкен — не обратили бы на него внимания. Впрочем, юный Генрих тогда никого еще особо не интересовал, кроме разве что столь же юных барышень. А вот немолодому уже Никлаусу Экку пришлось уходить от погромщиков по крышам. Просто чудо, как он держался на покатой черепице, не падая вниз. Погромщики просто не осмелились проделать такой же путь, и бургомистру удалось спастись.
Одним из погромщиков был рижский ювелир Клаус Берген.
Кончилась диктатура магистрата, власть перешла в другие руки.
Впрочем, не отсутствие демократии вызвало восстание. Через два года после того, как Рига попала под власть Стефана Батория, чужеземный король велел ввести в городе новый календарь, разработанный папой Григорием. И что с того, что календарь был более точен, чем старый, существовавший еще во времена Юлия Цезаря? Его создали паписты, и рижане только поэтому отвергали его. Именно введение нового календаря и привело к восстанию. Но когда оно уже началось, досталось и несменяемым патрициям. Гизе и Бринкен смело отправляли лидеров старой власти на плаху. Но вскоре вопрос: кто виноват, сменился более практичным: что делать? Повстанцы обдумали свое положение и ужаснулись — воевать с двенадцатимиллионной Речью Посполитой Рига не могла. Именно тогда новая городская власть и направила в Москву рижского ювелира Клауса Бергена — вести переговоры о переходе рижан в русское подданство. Но только-только закончилась четвертьвековая Ливонская война, и царь решил не начинать с Польшей новую. Риге он ответил отказом, а Клаус Берген исчез. И вовремя. К городу подошли польские войска, главари восставших Гизе и Бринкен были казнены, а Никлаус Экк вернул себе власть…
И вот теперь перед Генрихом Флягелем стоял тот самый Клаус Берген и иронично улыбался.
Помня, что рижский ювелир участвовал в погроме, угрожал его друзьям и родственникам, рижский патриций напрягся.
— Спокойнее, молодой человек, спокойнее! — сказал Берген по-немецки. — Я все-таки царский ювелир, весьма уважаемый на Руси человек. Со мной в Пскове лучше дружить, чем враждовать. Не зайдете ли в гости сегодня вечером?
— Какое мне дело до вашего положения в этой стране? У меня в этом городе свои дела. В гости не зайду!
Про себя Генрих подумал: «Вот не повезло. И как теперь избавиться от этого золотых дел мастера? Ведь ко мне в любой момент может обратиться посланец самого царя!»
И тут Клаус, не переставая иронично улыбаться, укоризненно произнес:
— Молодой человек! Ну почему вы не проявляете уважения к старшему по возрасту? Трактирщице Марии это может не понравиться.
Рижский патриций остолбенел. А ювелир подошел к нему вплотную и прошептал:
— Учтите, зайти в гости все равно придется. Ведь вы же за этим в Псков и приехали.
Когда Флягель нашел нужные слова, чтобы ответить, то не смог ничего сказать: зазвенели колокола церквей, созывая православных в храмы. Лишь через пару минут можно было снова говорить с уверенностью, что собеседник тебя услышит. Ювелир Берген взял купца Флягеля за рукав шубы и сказал без экивоков:
— Генрих, пойдемте скорее, здесь холодно и темно. Метель усиливается. А я поселился в деревянном доме — в нем натоплено и тепло.
Флягель понял, что ювелир имел в виду, делая упор на то, что дом деревянный. Русские, живя среди лесов, строили деревянные дома не из досок, а из дешевых на Руси толстых сосновых бревен. Зимой рижане мерзли в своих каменных жилищах: кухни, лестницы, прихожие, естественно, не имели печей, а камень остужался очень быстро. Каждый горожанин хорошо понимал: попробуй приложи голую ладонь к булыжнику в 20-градусный мороз! Сделаешь так и через несколько минут ладонь может примерзнуть настолько, что руку с камня убрать будет непросто, больно будет. В домах горожан печка находилась только в комнате. Так вот, случалось, что за ночь на кухне могла замерзнуть и превратиться в лед вода, оставленная в кувшине. А вот в русских деревенских избах на пути между Псковом и границей с Ливонией в февральские вьюги Генриху Флягелю во время нынешней поездке было тепло: сосновые бревна не становились таким проводником холода, как камни или кирпичи, из которых строились дома рижан.
Мимо купца Флягеля прошел мальчишка, выкрикивая: — Пироги с капустой. С пылу, с жару, ни у кого нет больше такого товару!
При виде аппетитных пирогов рижский патриций вспомнил, что с утра ничего не ел. Клаус Берген осторожно потянул его за рукав:
— Не стоит есть эти пироги, на таком морозе они наверняка уже остыли. Хватит мерзнуть на ветру, Генрих, пойдем, я угощу тебя хорошей русской едой.
Не спрашивая согласия, Клаус повернулся спиной к рижскому патрицию и двинулся к выходу с торга. Флягель с волнением пошел вслед за ним. Он думал уже не о случившемся много лет назад в Риге бунте, а о том, что скажет ему человек, представившийся царским ювелиром, к какому повороту в его судьбе и судьбе Ливонии приведет эта беседа.