Шпионские игры царя Бориса
Шрифт:
У Генриха Флягеля аж дух захватило: рижане могли бы хоть в саму Астрахань ездить за знаменитым персидским шелком, столь ценимым по всей Европе! Неужели Великому шелковому пути суждено будет пролечь через Ригу?!
Царский ювелир тщательно запечатал письмо:
— Ты повезешь послание в таком виде. Если даже тебя арестуют, сможешь сказать: что в письме — я не знаю, что хотят русские от Экка, — не ведаю.
— Я готов завтра же ранним утром отправиться в путь.
— Зачем так спешить, Генрих? Если ты будешь жертвовать торговлей ради политики, то останешься без штанов. И мало того, что один день ничего не решает. Если ты поедешь домой, не заключив сделку, польским властям сие покажется чрезвычайно подозрительным.
— А получится ли все быстро продать и купить?
— А я знаю, кто купит твою соль, и кто поможет тебе приобрести местные товары.
— Кто же?
— Твой товар, купит купец Тимотеус. Произойдет это завтра утром. Он же поможет тебе купить, то, что захочешь.
— А какой процент попросит за помощь?
— Государь всея Руси заботится о слугах своих! А ты про процент спрашиваешь. Тимотеус поможет тебе, ибо такова воля государева.
— Ну раз так, давай еще выпьем!
— Наливай!
Не будем разочаровывать двух собутыльником. Они еще не знали, что судьба и Риги, и Ливонии, и Руси уже предопределена. И что решит их судьбу не царь, не польский король, не шведский регент, не кандидат в герцоги Ливонии Густав, а вулкан. Вулкан, что находится в далекой Южной Америке. Его извержение на нагорье в южном Перу началось 19 февраля 1600 года. Оно было ужасным, никогда ранее цивилизованный мир не знал такого. Тонны пепла взметались в небо, закрывали солнце, расходились по свету. Ни один тиран или диктатор никогда не причинял миру столько бед, сколько вулкан Хуаунапутина. Закрыв извергающимся пеплом солнце, крупный вулкан создал нечто вроде ситуации, которую в ХХ веке стали апокалиптически называть «ядерной зимой». И множеству людей после извержения этого вулкана предстояло умереть. И отнюдь не от раскаленной лавы, а от того, что пепел закроет от людей свет Солнца. Впрочем, ни в Риге, ни в Пскове об этом еще никто не знал. И рижский купец с царским ювелиром спокойно пили крепчайший мед, сделанный по старинному рецепту.
Утром Генрих Флягель проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Он открыл глаза и увидел, что уже светло, а рядом с кроватью стоит купец Тимофей Выходец.
— Пора за работу, — весело сказал купец по-немецки. — Ты не забыл, что продашь мне соль? Сколько хочешь за берковец?
Генрих Флягель был удивлен — купец Тимотеус купил соль без выгоды для себя и, соответственно, с огромной выгодой для рижанина. А потом Тимофей повел его на торг, в тот ряд, где продавали воск. Флягель сразу же собрался купить товар у пожилого, степенного русского торговца. Бочки у того были нестарые, надежные, просил он за воск недорого. Видя интерес Флягеля, по-русски спросил:
— Сторговались?
И в этот момент сметливый Тимофей резким движением отколупнул пальцем кусочек от круга с воском. Все увидели: под верхним слоем — сушеный горох вперемешку с песком. Купец Выходец замахнулся на продавца, но не ударил. Повернулся к рижскому патрицию, сказал по-немецки:
— Идите за мной.
Подошел к молодому парню, скромно стоящему в конце ряда:
— Этот не обманет.
Генрих Флягель не торгуясь скупил у парня по довольно высокой, но приемлемой для рижанина цене, весь воск, велел грузить его на телеге, а вечером сказал Клаусу Бергену:
— Умен купец Тимотеус. Я ему весьма благодарен. Завтра с рассветом могу выехать в Ригу. Осталось время даже подарок жене купить: хороший, вкусный мед.
Сказал и испугался. Пока занимался привычным делом: торговал, наблюдал за погрузкой товара, ни о чем больше не думал. Теперь же вновь погрузился в мир политики и интриг, потому и ощутил тревогу. Клаус Берген, похоже, понял, что чувствует рижанин.
— Пойдем ко мне, выпьем.
— Хорошо, Клаус, только выпьем, как вчера, меда, а не водки, от твоего меда по утрам нет похмелья.
«Поэтому-то он и стоит дороже водки», — подумал про себя царский ювелир.
За окном мела февральская вьюга, несколько горевших свечей и теплившийся в очаге огонь не могли полностью одолеть полумрак в деревянном тереме. Было уже шесть часов вечера, и деловая жизнь в городе Пскове полностью прекратилась. На улицах почти не встречалось прохожих, любители вставать раньше других, подумывали, не пора ли им через часок-другой ложиться спать (не удивительно, ведь вставали многие псковитяне в то время в четыре утра, если не раньше).
Ювелир Государя Всея Руси Клаус Берген налил старому приятелю крепкого меда.
— На улице мороз, ты наверное замерз, Генрих, пока шел сюда. Согрейся, этот напиток греет не хуже рижского шнапса.
— Ты не тоскуешь по Риге, Клаус?
На лице ювелира появилась ироническая улыбка.
— Кем бы я был в Риге, Генрих? Обычным золотых дел мастером, зарабатывающем себе на обед, да на жалованье паре слуг. А в Москве… Я ювелир самого царя и могу лицезреть великого монарха, который правит страной размером чуть ли ни со всю Европу. Мое мастерство оценено по достоинству, я богат, у меня большой дом с садом. Разве могут рижане, экономящие каждый клочок земли за городскими стенами, хотя бы вообразить такую роскошь — большой сад под собственными окнами! Нет, Генрих, я ни о чем не жалею. Счастливый случай привел меня в Москву, но остался я там по своей воле. Кстати, живу я в Немецкой слободе — своего рода отдельном городке в городе. В нем есть и лютеранская кирха, и немецкий трактир, и даже школа для немецких детей. Русские очень терпимы — никто не мешает нам жить нашей привычной жизнью, никто и не думает о том, чтобы превратить нас в русских.
— А знаешь, Клаус, когда я вернусь, Вастлавьи уже кончатся, — невпопад сказал рижский патриций.
Клаус Берген без пояснений понял его мысль. Раз в году Рига устраивала двухнедельную гульбу. На Ратушной площади шли театрализованные представления, каждый вечер тот или иной цех собирался в лучшем здании для собраний — доме Черноголовых (клубе неженатых купцов) на пир. Эльтерман, цеховой старшина, грозно предупреждал: под угрозой большого штрафа никто не вправе уходить домой, пока не кончилось пиво. А пиво в дом Черноголовых перед празднеством завозили бочками. В заключительный день торжеств рижане устраивали такую гульбу, что даже сжигали елку….
Рижский патриций вдруг заметил, как помрачнело лицо царского ювелира. Клаус Берген неожиданно сказал:
— Генрих, давай сегодня устроим наши маленькие Вастлавьи. Мы же рижане.
По его команде, слуга убрал со стола мед и икру, стерлядь и соленые огурцы. Через минуту стол был заставлен традиционной рижской едой: ветчиной, колбасами, кислой капустой. Когда слуга поставил на стол целый бочонок с пивом, купец напомнил:
— Клаус, мне же завтра утром отправляться в дальнюю дорогу!..