Шпионский тайник
Шрифт:
Я прочел письмо. Оно было короткое и мало что проясняло.
«Дорогой сэр Чарльз!
Число, имеющее значение, 14В. При личной встрече я передам некоторую дополнительную информацию, и, думаю, тогда вы согласитесь, что мне можно верить. Как вы, возможно, уже поняли, цветовой выбор этого послания не случаен».
Внизу стояла подпись – доктор Юрий Орчнев. На обратной стороне конверта было еще одно имя – Чарли Харрисон, и адрес – Коконат-Гроув, Дюнвей-авеню, Файр-Айленд.
Файр-Айленд – песчаная отмель длиной более тридцати миль и шириной в несколько
Мне показалось маловероятным, что покойный доктор Орчнев – если, конечно, именно у него я забрал это письмо позапрошлой ночью, когда он лежал, мертвый, на полу в моей комнате, – направлялся или возвращался на Файр-Айленд. Середина декабря в этой части света не самое подходящее время для пляжного отдыха.
Я еще раз посмотрел на обратную сторону конверта. Имя Чарли Харрисона было мне знакомо – специалист, занимавшийся компьютерной системой самой компании «Интерконтинентал».
Я еще раз перечитал письмо. Ни даты, ни адреса. Почему у человека, появившегося в моей квартире в половине третьего ночи и покончившего с собой, оказалось в кармане это письмо? Я тщательно обыскал его тогда, но никаких удостоверяющих личность документов не нашел. Не нашел вообще ничего, не считая этого письма.
Что содержит чип? Что происходит в Коконат-Гроув? И какое отношение ко всему этому имеет Чарли Харрисон? Сегодня среда. Если на Файр-Айленде что-то и происходит, то, скорее всего, по выходным. Значит, в первую очередь нужно заняться Чарли Харрисоном. Или чипом. Подумав, я сделал выбор в пользу чипа. Чтобы расколоть Харрисона, потребуется больше времени – наблюдение за человеком дело тяжелое и утомительное. За четыре месяца я проверил всего лишь четверть штатных работников «Интерконтинентал» и отмел всех, за исключением крутившей роман секретарши – мне так и не удалось выяснить, с кем именно, – и программиста Хоуви Котла, который, не исключено, был геем.
Мою умственную работу прервала Сампи. Она уже вышла из ванной и теперь в третий раз повторяла заказ на завтрак туповатому и, похоже, тугому на ухо оператору обслуживания номеров.
Что делать с Сампи? Вопрос не давал покоя. Вернувшись к себе, она могла обнаружить, что непрошеные гости разнесли все вдребезги и, не исключено, задержались и поджидают ее с ножом для разделки мяса. До устранения источника опасности ей было бы лучше держаться пока подальше от самой этой опасности. Вот только спрятать понадежнее высокую загорелую блондинку с соблазнительной фигурой – дело совсем не легкое.
– Как насчет отпуска? – спросил я.
– Прежде чем я что-то сделаю, мистер Максвелл Флинн…
– Максимилиан, – вставил я. – Имя имеет латинский корень, а растворимый кофе тут ни при чем.
– Мне наплевать, даже если тебя назвали в честь нигерийской зеленой мартышки, – сообщила она с милой улыбкой. – Я хочу знать, откуда ты явился и куда планируешь направиться, потому что здесь мне все опротивело. Сыта по горло. – Она изобразила соответствующий жест. – И если ты тот, кем себя изображаешь, то должен знать, что это кое-что значит.
Я сидел и смотрел на нее, пока она сердито расхаживала по комнате. Потом сказал:
– Что ты хочешь услышать?
– Что я хочу услышать? Что я хочу услышать? Я скажу тебе, что я хочу услышать. Я хочу услышать, почему ты застрелил того мужчину в своей комнате посреди ночи; почему сказал мне не впускать в квартиру полицейских; почему ты, пока я была в душе, продырявил стену и похитил меня; почему не остановился, когда полицейский направил на тебя пистолет; почему заставил меня украсть машину и зарегистрироваться в отеле под вымышленным именем. Хватит для начала? – Она остановилась и устремила на меня испепеляющий взгляд.
На ее месте я бы, наверное, чувствовал то же самое. Но я не был на ее месте. И не мог дать ей исчерпывающих объяснений. Я только хотел, чтобы она не возвращалась в свою квартиру.
– Ты хочешь уехать сегодня в Бостон? Со мной?
– Не могу. У меня ланч с Линн. А потом мне нужно успеть на трехчасовой рейс в Рим – посмотреть несколько картин. Я даже не успеваю заехать на квартиру, и меня не будет здесь несколько дней.
Что ж, Линн, кем бы она ни была, оказала нам огромную услугу.
Через пару часов, проклиная себя за глупость и опрометчивость – надо было улететь с Сампи в Рим, – я изо всех сил пытался рассмотреть что-то через запотевшее ветровое стекло, за которым разыгралась настоящая метель, заносившая снегом Коннектикут-Тернпайк. Снег уже шел, когда я высадил Сампи у ресторана, где у нее была назначена встреча с подругой. Я бы погрешил против истины, если бы сказал, что мы расстались на дружеской ноте. И валившая с неба снежная каша подъему настроения никак не способствовала. Колеса бесконечных тягачей месили снег, гравий и соль, швыряя грязь в стекло, «дворники» с усилием размазывали эту смесь, пытаясь превратить ее во что-то полупрозрачное, но в просветах открывалась только темнеющая впереди дорога. Часы показывали три, и день быстро погружался в сумерки.
Я включил радио в надежде послушать какую-нибудь веселую музыку и услышал бубнящий голос, настойчиво предлагавший свернуть на следующей же развязке, найти ближайшую церковь и помолиться всемогущему Господу о спасении моей души и душ миллионов других, которым грозит неминуемая опасность вследствие обремененности обилием грехов, список которых слишком долог, чтобы преподобный доктор Лонсдейл Форрестер, пастор автомобилистов, успел перечислить их в то короткое эфирное время, что выделено ему между рекламами. «И пока ты едешь в поисках ближайшей церкви, возблагодари Господа – да, возблагодари Господа – за бензин в твоих баках, за покрышки на твоих колесах, за валы, трансмиссию, поршни в цилиндрах…»