Шпионы и все остальные
Шрифт:
— Конечно, — сказал Леший.
Он говорил серьезно, без тени сарказма. Или просто так казалось. Может, подкалывал своего младшего товарища, а может, рассуждал сам с собой на полном серьёзе.
— И нам по барабану, что, когда пропажу обнаружат, воров вычислить будет проще простого? — продолжал он. — Ведь никто, кроме нас, бывших «тоннельщиков», спуститься туда не может. Я правильно говорю, Леня?
Рудин смотрел на него, сжав зубы.
— По барабану, — произнес он после паузы. — Просто пораскинь мозгами. Если, кроме нас, спуститься некому, то и обнаружить пропажу тоже никто
— Я думал об этом, — Леший кивнул. — Только глубоко спускаться и не надо. Вооруженная охрана у «Бухенвальда», этого достаточно. Это во-первых. Во-вторых, может появиться новый «Тоннель». Там, внизу, — не склад удобрений, там законсервированный командный пункт, оружейный склад, и золото лежит, целых десять тонн. И его будут пробовать поднять. — Леший вытряс из пачки новую сигарету. — А может, уже пробуют… Хотя бы для того, чтобы потом успешно «распилить». — Он сунул сигарету в рот и включил зажигалку. — И в таком случае, Рудин, там, внизу, и пулеметы будут, и колючая проволока, и все что угодно. Золото делает людей бдительными, даже самых последних раздолбаев!
Охотники за золотом
Прошлое Льва Николаевича покрыто мраком. Полковник ФСБ в отставке, неплохой шахматист… То ли так, то ли нет. Что еще? Любитель кавказской кухни, французского коньяка. Феноменальная память, полное отсутствие музыкального слуха… Это действительно проверено.
Еще?
А?
Больше ничего.
Только слухи. Слухи непроверенные. Например, что Лев Николаевич имеет привычку ломать пальцы должникам — кладет ладонь на край стола тыльной стороной кверху, ломает одним точным движением. Может один палец сломать, а может сразу четыре. Зависит от размера долга и количества еще не сломанных на данный момент пальцев. Пятый палец — большой — он ломает всегда отдельно.
— По Лондону. Жена Фейгмана подала на развод, это подтвердилось, — Лев Николаевич держал перед глазами блокнот в кожаном переплете. — Он просит отсрочку на два месяца, пока все не утрясется.
— Сколько на нем? — спросил Трепетов.
— Четыреста двадцать тысяч фунтов основного долга, двести тысяч по процентам.
— Перспективы?
— Неплохие. Нал хранит дома, в подвале, советская еще привычка. Там не меньше полутора миллионов. Две дочки, внук — все под нашим наблюдением.
— Терпит. Подождем, — сказал Трепетов. — Два месяца, как и просил.
— Так и помечу, — кивнул Лев Николаевич и что-то черкнул в своем блокноте.
Кроме пальцев, он умеет ломать руки, ключицы и шеи. Но крайне редко. И чаще всего эту работу выполняют другие люди. Опять-таки, это всего только слухи. Ничем не подтвержденные.
Где много тайн, там много слухов, — что правда, то правда. В окружении Трепетова не все даже знают, какую фамилию носит Лев Николаевич. И какие функции он выполняет. Служба безопасности? Отдел урегулирования финансовых претензий? Департамент пыток и карательных операций? Заместитель по связям с преисподней?
— По Центральному региону. Белгород. Трофимов и «Транспортная компания АСКО». Четырнадцать миллионов восемьсот тысяч основного, столько же по процентам. Срок — ближайший вторник. Два предупреждения, беседа первого уровня, беседа второго уровня. Перспективы неблагоприятные. Ведет активную обработку местной администрации, ездит в Москву. Явно собирается нагадить.
— А уступить нам сорок процентов «АСКО» он не собирается? В счет уплаты долга? — Трепетов улыбался. Это была шутка. Старая, судя по всему, шутка.
— Думаю, Трофимов предпочитает нагадить, а после — сдохнуть, — серьезно ответил Лев Николаевич.
— Ёшкин кот.
— Воздействие третьей степени? — поднял брови Лев Николаевич.
— Да, — согласился Трепетов. — И еще неделя сроку. Потом обваливаем акции. Потом… Как это у тебя называется?
— Потом слухи о плохом самочувствии Трофимова подтвердятся, — сказал Лев Николаевич.
— Вот именно.
— Так и помечу…
В отличие от своего знаменитого тезки-графа, наш Лев Николаевич никогда не увлекался идеями духоборства, всеобщей любви, непротивления злу насилием и так далее. Это можно утверждать наверняка. При всей своей таинственности Лев Николаевич в этой части совершенно прозрачен. Например, директору агентства недвижимости, своему товарищу по далеким школьным годам, он помогает иногда утрясать кое-какие дела, и это чистая правда. Однако делает это он отнюдь не бескорыстно. Твердые пятнадцать процентов от «конфликтной» суммы — таков его гонорар. Надо отдать должное, отрабатывает его Лев Николаевич по высшему разряду.
— Питер и Москва — норма, все закрыто… Назревает небольшая проблема в Полтаве, по Гольдбергу. Источники говорят, что в областную администрацию он не попадет. Там меняется начальство, наружу выползает не очень приятный кадр, представитель «Конгресса Украинских Националистов». Гольдберг вряд ли с ним договорится.
— Сколько? — спросил Трепетов.
— В этом году вы вложили в него шесть миллионов. И раньше по мелочи, от полутора до двух. Я могу уточнить.
— Гольдберг гол как сокол. Я с самого начала не рассчитывал на скорую отдачу. Подождем еще. Что там дальше?
— Из актуального больше ничего, — сказал Лев Николаевич и закрыл блокнот. — Нарисовалась возможность нового вложения. При определенных условиях довольно интересная.
Трепетов подождал.
— Ну? Так что там?
— Вчера разговаривал с одним босяком. Он некогда охранял секретные подземные коммуникации и ухитрился спереть где-то там десятикилограммовый слиток гохрановского золота. Утверждает, что есть хранилище, где таких слитков еще ровно девятсот девяносто пять штук. Готов доставить их наверх при условии финансовой и организационной поддержки.
— Очень интересно. Значит, босяк предлагает мне гохрановское золото… — Трепетов усмехнулся, взял из принтера свежую распечатку биржевых сводок. — Звучит как приглашение на поиски сокровищ!
— Примерно так, — согласился Лев Николаевич. — Но я навел кое-какие справки по этому босяку. Его фамилия Пыльченко, он и в самом деле служил в спецподразделении ФСБ «Тоннель», расформированном два года назад. Я видел слиток. Это в самом деле гохрановское золото. На нем редкое пробирное клеймо, которое использовалось до пятьдесят восьмого года.