Шпионы и все остальные
Шрифт:
А вот задернутые шторы, спертый воздух, музыка, колышутся и дергаются тела — что-то вроде дискотеки или древнеримской оргии.
Бруно открыл свой кабинет, вошел, заперся изнутри. Стал выдвигать ящики стола, что-то искал. Книги, бумаги, опять книги, тетради с заметками. Вот почти пустая пачка с «кремлевскими таблетками»… Это последняя. Чтобы растянуть запас, он стал принимать одну пилюлю в два-три дня. Но все равно они скоро закончатся. Вот какой-то блокнот, вот вырванные листки с какими-то записями…
Он все скидывал на пол в кучу. В дальнем углу одного из
— Пушистый! Топай сюда!
Пришел Пушистик. Бруно вручил ему карандаш и опять вытянулся у стенки.
— Отмеряй мой рост, Пуш, только точно, до миллиметра.
— Испугался, да? — Пушистик странно улыбнулся.
— Меряй давай, не болтай!
Потом Бруно сделал отвес из нитки и ключей, прочертил перпендикуляр от новой отметки до плинтуса и снова вымерял, старательно и бережно прикладывая линейку к стене, как школьник, выполняющий министерскую контрольную по геометрии.
— Сколько? — спросил Пушистик.
— Сто тридцать два, — сказал Бруно, подозрительно разглядывая линейку в руке. — Прошлый раз было сто тридцать один, когда я сам замерял. Линейка, что ли, глюченая? Или у тебя руки кривые?
— Если еще раз попробовать, будет уже сто тридцать три! — рассмеялся Пушистик. — Растешь не по дням, а по часам!
— А в табло хочешь? — поинтересовался Бруно. И тут же поймал себя на том, что сказал грубость. Давно с ним такого не случалось…
Когда они вернулись в гостиную, по телевизору показывали несчастного карлика с авоськой руке:
— …вынул из ящика повестку — аж пот прошиб, думал, в полицию или в суд… Пришел по адресу, а там вывеска: «Поселковое отделение ПМЛ», все как полагается. А за столом два вот таких лба сидят! — Карлик приподнялся на цыпочки и задрал вверх руку с авоськой. — Председатель, значит, и его первый заместитель! И они мне говорят: «Вот, мол, на всю округу ты единственный маломерок, а почему до сих пор не в партии?» Ну, и записали меня тут же, и членских взносов взяли сто рублей. Рожи откормленные такие, прямо трещат. Я говорю: «А что мне от этого будет?» Они засмеялись, говорят: «Если взносы платить будешь вовремя, так ничего не будет…»
— Тут какую-то шнягу показывают, — сказала Инга, не отрываясь от телевизора. — Маленькие жалуются, что их дылды притесняют, типа жить не дают. А еще Мухомор этот сказал, что будет перерегистрация всех членов партии и каждый должен справку принести из поликлиники, что у него рост какой надо и он не дылда…
— Я председатель партии! — рявкнул Бруно. — Я сказал, что никаких справок не будет, значит — не будет!
— Пра-альна! — обрадовалась Инга. Но тут же постаралась сделать сосредоточенное лицо. — Хотя… Лично мне по барабану. Я могу какую хочешь справку принести. У меня ведь правильный рост, да, мальчики?..
Она посмотрела на Бруно.
— А вы чего такие кислые?
— У Бруно сто тридцать два сантиметра, — траурным тоном сказал Пушистик.
Инга смерила взглядом Бруно. Шмыгнула носом:
— Вот, а он командует! А я его предупреждала. Это потому что он мясо жрет и больших толстых баб трахает. Я тоже заметила, что он какой-то не такой.
В своей прошлой безалаберной жизни Бруно уже намотал бы на кулак ее светлые кудри и всыпал по первое число. В новой роли политика ему приходилось сдерживаться. Но сейчас он подошел и хлестко влепил ладонью по маленькому заду лилипутки. Она заверещала.
— А сейчас свое мнение по этому важному вопросу выскажет известный политолог и публицист Святослав Майский! — торжественно объявил ведущий. — Он коснется и личностной характеристики председателя партии Бруно Аллегро, который оказался совсем не тем, за кого выдавал себя длительное время, вводя в заблуждение широкую общественность…
На экране появился старый знакомый Бруно. На этот раз он выглядел гораздо респектабельнее: длинные седые волосы забраны в косичку, а вместо потертого кожаного пиджака на нем был строгий черный костюм, явно с чужого плеча, белая рубашка и черный галстук.
— С этим человеком я встретился на передаче уважаемого Алфея Бабахова, — скорбно начал Майский. — Он сразу начал обзывать и оскорблять меня чучелом, обезьяной и другими словами, обещал избить и угрожал ножом… Господина Бабахова он потом действительно избил — очень ловко и умело, как избивают опытные уголовники. Уже позже я узнал, что он и есть уголовник…
Бруно в ярости выключил телевизор. Он ничего не понимал.
Вербовка 2
«Когда следующая встреча?»
«Завтра в 23–00».
Лернер сидел в кресле у окна. За окном ночь, подсвеченная огнями Арсенальная башня Кремля. Из-под полы шелкового халата выглядывали голые волосатые ноги. На коленях записная книжка.
Он написал: «ТЫ УВЕРЕНА, ЧТО ОН ТЕБЯ НЕ СДАСТ?»
Крупными буквами.
Бросил книжку Анне. Книжка шлепнулась прямо перед ее лицом.
Она лежала, вытянувшись, на ковре: черное «домашнее» кимоно, мокрые после душа волосы. Подбородок опирался на составленные пирамидкой кулачки. Достала одну руку, требовательно помахала пальцами. Тут же прилетел карандаш — давние партнеры понимали друг друга с полуслова. И с полужеста. Она быстро написала ответ и швырнула блокнот обратно.
«У нас разве может быть полная уверенность?»
Он прочел. Взял новый карандаш из стакана на столе.
«Ладно, вероятность. Исходя из его психотипа».
Она хмыкнула.
«60 на 40. Он твердокаменный служака и полный лох».
Книжка вернулась к ней без новой записи.
«Только подозрения на отца помешали ему сдать меня сразу же».
Лернер достал из кармана пузырек с лечебным спреем, прыснул себе в обе ноздри, шумно втянул носом воздух. У него насморк. В Москве у него всегда насморк, в любую погоду. Аллергия на что-то. Может быть, на опасность.