Шпионы и все остальные
Шрифт:
— Слушай, Алексей, я человек конкретный. И недоверчивый. Когда за меня на юбилее хвалебные тосты поднимают, я не верю, наоборот, думаю: чего они от меня хотят со своими подходцами? Я только фактам верю. А сигнал с рации — это факт.
— И что?
— Не знаю, — честно сказал Лев Николаевич. — Я раньше одно предположил, потом проработал вопрос — вроде не стыкуется. Поэтому просто сообщаю тебе этот факт.
Лев Николаевич раздвинул губы в улыбке:
— П…жу себе потихоньку, как ты только что метко выразился. Ты там внизу зафиксируй их… Ну, то, что осталось… А мы тебя ждать будем. И здесь, и на
Леший ничего на это не ответил. Ровненько прошел по балке, перекинутой через провал в грунте, на пятках спустился в промоину и исчез в темноте. Рудин и Ринго, увешанные снаряжением, потянулись за ним. В синеватом свете фонарей они похожи на первых космонавтов на Луне.
— Да убери, б…дь, свой прожектор! — крикнул на прощанье Тамбовцев.
— Звоните почаще, не забывайте! — почти весело ответил Лев Николаевич.
По его знаку лучи фонарей погасли. И наступила тьма.
На перепаде в полтора метра Ринго упал, отбил копчик и вывалялся в говне. Отлично. Леший даже не выругался и пальцем не тронул этого рас…яя. Но наушники с плеером отобрал. В наушниках жизнерадостно журчал рок-н-ролл. А может, рэп. Леший в этом ни шиша не понимал. Ну как, думал он, как можно спускаться в минус, слушая какую-то х…ню?!
Нет, все нормально. Снаряжение цело — и ладно. Леший настраивал себя на позитив. О да. Если идешь с таким, как Ринго, это просто необходимо. Как наличие «самоспаса», например.
Неглинку прошли.
И «Лечебные грязи», и «Бродвей».
Еще через три перепада откроется прямая дорога на «Бухенвальд».
Леший без всякого глубиномера знает, на каком горизонте находится. По внутренним ощущениям. На минус десяти начинает закладывать уши. Где-то на минус пятидесяти немеют кончики пальцев, приходится растирать их о ладони… В этот раз он почувствовал что-то еще. Будто на какой-то миг из-под ног убрали опору. Короткий-короткий миг, миллисекунда. И звук. Далекий, глубокий, на пределе слышимости, который он услышал скорее животом, чем ушами.
— Ты слышал, Рудь?
— Нет. А что? — Рудин враз напрягся, уставился на него. — Что я должен был слышать?
— Ничего, — сказал Леший. — А ты, Ринго, слышал?
— Что?
— Что, что, — буркнул Леший. — Новую песню Леннона-Маккартни, б…дь.
— А? Какую песню? Я ничего не слышал, Леший. Что случилось?
— Топай, не болтай.
После метрового перепада (прошли без происшествий) — отдых. Температура упала до плюс пяти, дышать почти нечем. Глоток коньяку. На службе он никогда такого не позволял. Почти никогда. Теперь, когда они свободные люди свободной страны — другое дело. Надо отдохнуть, прийти в себя. Оставили включенным один фонарь, надели на него пластиковый стакан, чтобы не слепил глаза, — «диггерский интим».
— Что ты думаешь про этот сигнал, который они поймали? — как бы между прочим поинтересовался Тамбовцев. Видно было, что этот вопрос не давал ему покоя, хотя спросить он решился только сейчас. — Это ведь Палец был? Или все это вранье?
— Вранье, — сказал Леший. — Николаевич на понт берет. Палец мертв, и никакого сигнала быть не могло.
— А зачем ему это? Николаевичу, в смысле? Он умный мужик, в загробную жизнь не верит…
— Боится, что оставим его с носом.
Помолчали. Тамбовцев несколько раз шмыгнул носом. Своим безукоризненно прямым чувствительным носом.
— А кто-то другой мог взять рацию?
«Боится, — подумал Леший. — Это тебе не песенки всякие слушать…»
— Нет.
— Почему?
— Дети в такие места не забираются. А если диггер — он бы не включил чужую рацию.
— Почему не включил?
— Твою мать, Коля. Потому что чужая. Потому что он диггер, а не рокер с дурацкой косичкой. Потому что если он еще раз сунется в это место, его грохнут. Понятно?
— А-а, — сказал Тамбовцев.
Хотя наверняка ничего он не понял. Потому что в отряде проходил меньше года, потому что ушел в торговлю, потому что отпустил усики и косичку, потому что моет голову каждый день, пользуется дезодорантом за пятьдесят долларов и говна в своей жизни по-настоящему еще не нюхал.
Ну, а если честно… Леший тоже мало что понимал. И хрен с ним. Да, его это известие насторожило. Рации сами по себе не включаются. А на третьем уровне некому их включать. И если все же включили… Он чувствовал здесь какой-то напряг, возможную опасность. Просто сосредоточиваться на этом, гадать: а что это было? — нет ни смысла, ни желания. Впереди тяжелая работа, ему и так о многом приходится думать. В конце концов, они ведь идут туда — значит, все и увидят!
Перед спуском в «Бухенвальд» это еще раз повторилось: миллисекундная «воздушная яма» — и далекий гул. Рудь и даже Ринго опять ничего не услышали, не почувствовали. А ведь они боялись, нервничали, у них нервы на пределе. Должны были почувствовать.
Когда они подходили к месту перехода на четвертый уровень, даже у Лешего дрожали руки и ноги, а сердце яростно колотилось. Сказывалось отсутствие тренировок, да и в глубокий «минус» он давно не ходил.
— Вон, за следующим поворотом «Бухен», — сказал он, чтобы подбодрить спутников.
— Это модель такая бразильская, Бундхен звать… — отозвался Ринго. — Жизель Бундхен… Я видел фотки. Телка шикарная!
«Вот пижон, — подумал Леший. — Тут просто вздохнуть усилие нужно, а он то про свой рок-н-ролл, то про телок болтает…»
— При чем тут твоя модель?
— Так ведь место это тоже зовется — «Бундхен». Ну, куда мы идем…
Тамбовцев своими ясными очами посмотрел на Лешего.
— Я думал, вы спецом так эту яму обозвали… Этот уровень. Ну, типа: «глубоко, как у Бундхен в этой самой»…
— Ты лучше молчи, Ринго, — проговорил Леший сквозь зубы. — Возьми это за правило: как только у тебя какая-то догадка — сразу рот на замок. Понял? Про эту твою модель никто из нормальных подземщиков и не слышал…
— А чего тогда?
— Это не «Будхен», а «Бухен»! «Бухенвальд», Коля! «Бухенвальд»!
— А что такое «Бухенвальд»? — заморгал Тамбовцев. — Компьютерная игра, что ли? Или группа немецкая, да? Типа «Раммштайн»?
Леший не стал отвечать.
— Во, блин. А я, на крайняк, думал: «Бухен» — это потому что вы бухали здесь… — пробормотал Ринго.
Место Леший не узнал. Нет, даже не так… Он перевидал за жизнь немало: взрывы и их последствия, и как это выглядит спустя несколько дней — очень жарких дней. Но здесь, в «минусе», видимо, другая физика самого процесса…