Шпионы, не вернувшиеся с холода
Шрифт:
– Кого вы нашли?
– Бывшего сотрудника ФСБ. Для своих он считается предателем. Довольно давно живет в Великобритании. Живет на деньги опального олигарха. Его не очень любят в Москве бывшие коллеги, которые считают его человеком этого олигарха. Очень подходящая кандидатура. Если он вдруг погибнет, мы нанесем Москве очень сильный удар. Они просто не смогут оправдаться. Сначала серия загадочных убийств в вашей стране, затем ликвидация агентов во Франции, Германии, Испании, Италии. И, наконец, убийство в Лондоне. Ликвидация журналистки в Москве. Эта будет настоящий залп по позициям Кремля
– А вас оно не очень беспокоит? – спросил Крейг. – Или вы думаете отсидеться на своих островах, когда русские будут решать кому давать газ и нефть в Европе?
– До этого еще далеко, – примирительно заметил Бультман. – Но чтобы поддержать вас в этой схватке, мы согласны на проведение операции. И она начнется в пятницу, тринадцатого. Как видите, мы решили перенять опыт русских и больше не боимся этого числа. В конце концов, мы все служим сатане, а не богу.
– Не говорите так, – нахмурился Крейг. – Я происхожу из семьи верующих протестантов. У нас не принято смеяться над богом.
– В таком случае вам не нужно было идти служить в разведку, – сказал Бультман. – А я уже давно и прочно считаю себя агностиком. Бог непознаваем, мистер Крейг, как и пространство или время. Мы просто не в силах вместить этот феномен, понять где начинается и заканчивается время, пространство.
– Вы еще и философ, – заметил Крейг.
– Я циник. Убежденный агностик и циник, – ответил Бультман. – Мир действительно непознаваем. Но и человек непознаваем тоже. Мы так и не смогли сделать людей лучше. Конечно, сейчас не убивают и не насилуют на улицах, как в давние века. Но уберите отсюда полицейских, объявите город полностью свободным, и я не поручусь ни за нашу столицу, ни за ваши города, мистер Крейг. В людях еще сидит эта первобытная стихия зверства и людоедства.
– С вами опасно разговаривать. Становится страшно.
– Мне тоже страшно. Поэтому цинизм – мое единственное оружие. И поэтому я так убежденно отстаивал Гордиевского. Не потому, что мне его жалко, абсолютно нет. Я считал, что нам выгодно показать себя верными нашим обязательствам перед всем миром. Это целесообразно, если хотите.
– Вы считаете, что нам удастся соединить обе операции? Арест «ликвидатора» и смерть бывшего сотрудника КГБ, о котором вы говорите?
– Он бывший сотрудник ФСБ, – поправил своего собеседника Бультман, – но в конце концов, это одно и то же. Я думаю, что мы сумеем сделать все о чем договаривались. Во всяком случае мы продумали нашу операцию во всех деталях. Но меня беспокоит другое~
Он замолчал и затем продолжал:
– Я давно хотел рассказать вам одну историю, которая произошла в Москве много лет назад. Как раз с Гордиевским. Он выдал нам женщину – агента советской внешней разведки. Она работала в Министерстве иностранных дел Норвегии. Женщину арестовали. И тогда сбежавшему от нас Киму Филби поручили в Москве провести подробный анализ случившегося и дать рекомендации. Филби был выдающимся специалистом, этого у него не отнять. И прекрасным аналитиком. Он сразу пришел к выводу, что у русских есть наш агент, но ему тогда не поверили. Руководство советской внешней
– Интересно, – пробормотал Крейг, – я этого не знал.
– Самое интересное в другом, – продолжал Бультман. – Они не поверили Филби, но там в управлении был один генерал, который решил на всякий случай подстраховаться. И второго ценного агента, который тоже работал в Норвегии, он вывел за рамки контактов отдела, занимавшегося скандинавскими странами, а подчинил его непосредственно управлению. И нам не удалось узнать об этом агенте ни от Гордиевского, ни от других наших или ваших разведчиков. А все потому, что один генерал решил довериться своей интуиции.
Он снова замолчал. Крейг терпеливо ждал.
– Моя интуиция подсказывает мне, что с этим «ликвидатором» у нас могут произойти некоторые неприятности, – продолжал Бультман. – Слишком много людей уже знают о его прибытии в Лондон. Так не бывает. «Ликвидаторы» любят тишину. Боюсь, что мы не учли какой-то важный фактор. Кстати, сейчас я могу сообщить вам, кем был этот второй агент советской разведки, работающий в Норвегии. Это была супруга норвежского премьер-министра. Можете себе представить, информацию какого качества они получали?
– Вы предлагаете остановить операцию? – спросил ошеломленный Крейг.
– Нет. Разумеется, нет. Но возможность провала нужно постоянно учитывать. В этом случае наш альтернативный вариант окажется как нельзя кстати. И тогда мы сумеем свести нашу партию с Москвой к ничьей.
Крейг нахмурился. Он был слишком опытным разведчиком, чтобы не обращать внимания на слова еще более опытного Бультмана.
ДЕНЬ СОБЫТИЙ. ПЯТНИЦА. ТРИНАДЦАТОЕ ЧИСЛО
Они собрались в офисе ровно в восемь часов утра. В Лондоне в это время было еще только пять. Через пятьдесят пять минут семьсот сорок седьмой «Боинг», вылетевший из Нью-Йорка, должен был приземлиться в аэропорту Хитроу. Кроме Большакова за столом находились Тимур Караев, двое его помощников и генерал Чеботарев. Все напряженно ждали сообщений. Группа наблюдателей в количестве шести человек уже рассредоточилась по всему терминалу. Они договорились, что каждый из наблюдателей будет звонить через каждые пять минут по разным телефонам, чтобы на их разговоры не могли обратить внимание сотрудники английских спецслужб. При этом два звонка следовали в Будапешт, откуда затем перезванивали в Москву. Два других в Лиссабон, и еще два последних в Киев, откуда тоже перезванивали в штаб операции.
Пять человек сидели за двумя столами, ожидая результатов. Напряжение было таким, что Большаков, не выдержав, достал таблетку и запил ее водой. Сегодня с утра у него была сильная сердечная аритмия.
– Вам нужно успокоиться, Иван Сергеевич, – озабоченно сказал Чеботарев. – Может, вам лучше поехать домой? Я останусь здесь и доложу вам о результатах нашей операции.
– Нет, – возразил Большаков, – это моя обязанность. Я останусь здесь до конца.
– Через двадцать пять минут садится первый самолет, – доложил один из офицеров. – Наши докладывают, что в аэропорту все спокойно. Никого не видно. Во всяком случае, они себя никак не проявляют.