Шпионы, простофили и дипломаты
Шрифт:
Все войны – жестоки, кровопролитны и ужасны, и первый великий европейский конфликт был не более ужасен, чем большинство других, а с точки зрения человеческого страдания он был куда менее страшным, чем, к примеру, американская война между штатами. Но и эта мировая война, на которую столь беспечно отправились молодые люди того времени, ожесточила их души, смешав их с грязью. Если бойня еще терпима, то жизнь в окопах – нет. Сражение – это функция масс, а не индивидуумов. Гигантских, бесчувственных масс людей, убивающих друг друга в споре за несколько ярдов бесполезной земли, превращенной в пыль. Более того, индивидуумы, затерявшиеся внутри этих масс и воспитанные на розовых рассуждениях XIX века о прогрессе и растущем благосостоянии,
«Сколько раз до меня немецкие солдаты воевали в Бельгии, чтобы захватить Францию, а армии Франции, стоявшие здесь, были готовы нарушить границы Германии, – думал Зорге. – И никто не знал истинной цели этой войны, не говорил о ее тайном смысле. Большинство солдат были людьми среднего возраста, рабочими и ремесленниками по роду занятий. Почти все они состояли в профсоюзах, и многие из них были социал-демократами… Я совсем запутался в своих исторических познаниях». Но так и не успев найти ответы на мучившие его вопросы, Зорге был ранен.
Вернувшись в Германию для лечения ран, он испытал своего рода психологический шок. На месте безудержного патриотизма, который он оставил дома, уходя на фронт, он нашел «новые стандарты», правившие жизнью тыла. «На деньги можно было купить кое-что на черном рынке… В военное время процветали спекуляция и подпольная торговля, а возвышенные мысли и идеалы, характерные для начала этой войны, уходили все дальше и дальше на задний план… Цель – достичь более высокого уровня жизни любой ценой».
Проявлявшиеся повсюду признаки разложения тревожили его, но не настолько, чтобы помешать вовсю пополнять знания в течение всего периода выздоровления. Возвращение к гражданской жизни не сделало его счастливым, да и политические труды, которые он изучал, могли показаться довольно бессмысленными на фоне войны и опыта, приобретенного им в окопах, ибо были, по его собственным словам, «лишены реального смысла».
Отпуск закончился, и Зорге вновь добровольно вернулся на фронт, но прибыв в свою старую часть, мало кого из друзей нашел он в живых.
На этот раз он оказался на Восточном фронте, где боевой дух был очень высок. Германская армия выигрывала одно сражение за другим у плохо вооруженной и плохо управляемой армии империалистической России. Однако военные действия продолжались, и Зорге не устоял против профессионального риска, подстерегающего всех солдат: «Факт, что хотя мы и поразили Россию в самое сердце, но войне по-прежнему не видно конца, был налицо, и многие стали бояться, что она будет длиться вечно». Все это неожиданно кончилось для него, когда он был ранен во второй раз. После долгой поездки через оккупированную Россию он вернулся домой, чтобы найти ситуацию в Германии в начале 1916 года критической.
Когда после первого выздоровления Зорге добровольно вернулся к исполнению своего воинского долга, он чувствовал, что «для меня было бы лучше погибнуть, сражаясь на чужой земле, чем тонуть в дерьме дома». Но и в армии перед его взором предстала картина распада – непременного спутника надвигающегося поражения. «Общая атмосфера в моем полку была еще мрачнее и угрюмее, чем прежде, но многие люди проявляли явный интерес к политическим проблемам и вопросам окончания войны. Среди них росло понимание, что резкие и немедленные политические перемены – единственный способ для нас выбраться из этой трясины».
Сначала дискуссии были ограничены обсуждением возможностей окончания войны без полной капитуляции перед врагом. Много говорилось о долговременном решении всех проблем военной победой. Моральный дух в войсках был по-прежнему далек от точки капитуляции, но среди радикалов уже вовсю обсуждалась мысль о революции. Имена Карла Либкнехта, Розы Люксембург, левых социалистов, стоявших на антивоенных позициях, перестали
Когда Зорге лежал в госпитале после третьего ранения – два осколка от снаряда пробили кость, отчего у Зорге на всю жизнь осталась легкая хромота, – он был почти готов принять самую активную роль в битве за Германию. Судьба не слепа, и она поручила раненого солдата попечению врача и медсестры – отца и дочери, которые были левыми социалистами. И в течение нескольких месяцев, пока тело его поправлялось, они усердно кормили его книгами и беседами, предоставив подробный анализ революционного развития событий в тылу. Книги Канта и Шопенгауэра перемежались с политическими трактатами и трудами. «Несмотря на серьезность моего ранения и мучительную боль, впервые за много лет я был счастлив», – вспоминал Зорге.
Хотя он по-прежнему оставался солдатом и продолжал лечение, он возобновил учебу в Берлинском университете. «В течение лета и зимы 1917-го я окончательно осознал бессмысленность и разрушительный характер великой войны. Несколько миллионов уже погибли… Хваленая германская экономическая машина превращена в руины… Капитализм распался на составные части – анархизм и массу бессовестных неразборчивых лавочников».
И он находит ответ: спасение – в «единственно новой и эффективной идеологии» – идеологии рабочего движения. Он проводит все свое время в университете, читая труды греческих философов, Гегеля, Маркса и Энгельса; он углубляется в историю рабочего движения. Отречение русского царя и российская революция февраля 1917 года «обозначили для меня путь, по которому следует направить международное рабочее движение». И он решает стать частью этого движения [4] .
4
Это определенно «задняя мысль», пришедшая ему в голову уже потом. Революционное правительство Керенского, сброшенное год спустя Лениным, было демократическим правительством среднего класса. Рабочим это правительство могло быть названо лишь в самом широком смысле. Но Советы для удобства предпочли об этом забыть.
Демобилизовавшись в январе 1918 года, Рихард Зорге продолжил учебу в Кельнском университете, и в это же время он вступает в Независимую социал-демократическую партию. Второй шаг куда более соответствовал духу времени. Германия находилась в брожении. Подписан Брест-Литовский договор, положивший конец войне с Россией, но бои на Западном фронте продолжались. Из-за восточной границы шли вдохновляющие, возбуждающие известия о рабочих и солдатских Советах, о реющих красных знаменах. Карл Либкнехт, неистовый немецкий социалист, избран почетным членом Петроградского Совета. Революционные брошюры Ленина, Троцкого и Бухарина достигли Германии, а большевистские лозунги и призывы широко распространялись солдатами, возвращающимися с Восточного фронта.
На Западном фронте немцы прорвали линию обороны союзников, но это уже не могло повернуть ход событий в пользу Германии. Повсюду в войсках царили усталость и замешательство. Американские войска, недавно вступившие в войну, поднимались в окопах, чтобы, преодолев нейтральную полосу, встретиться лицом к лицу с усталыми немцами, несшими на своих плечах всю тяжесть военных лет. Германский генеральный штаб рассчитывал на чудо, на компромиссы и, наконец, на почетную смерть. Немецкий народ надеялся на мир – и, похоже, на мир любой ценой. Войска же были охвачены революционной пропагандой, и бунты вспыхивали то здесь, то там.