Шпоры на босу ногу
Шрифт:
Все молчали. Хосе обернулся, посмотрел на бычка и сказал:
– А этот похож на того, только немного моложе. Он мне сразу понравился… И я не дам его зарезать!
Но никто и не думал ему возражать. И еще долго они все молчали… Пока Гаспар вдруг не спросил:
– А где наш сержант?
Тут все смущенно переглянулись. Они ведь совсем забыли про Дюваля! И сухари без него разделили.
– У тебя еще есть сухари? – строго спросил Чико.
– Да, – после некоторого замешательства признался Гаспар. – Два, то есть как раз. – И быстро продолжил: – Я же так и думал, что один сержанту, а второй этой Мадам…
– Ладно, знаем, что ты думал! – отмахнулся Чико. – Иди!.. Нет, стой. Я видел, как они ели гуся. Так что первый сухарь ты отдашь сержанту лично и потребуешь, чтобы он съел его у тебя на глазах. Теперь иди!
Гаспар послушно вышел. Во дворе он никого не увидел, зато услышал стон – из того самого, загадочного дома. Поначалу Гаспар испугался… Но когда стон повторился, то он, как бывший аптекарь, понимающе закивал. А подойдя к двери и услышав спокойный, уверенный голос Мадам, Гаспар и вовсе успокоился. И он вообще хотел было сразу вернуться назад и рассказать товарищам о тайне запертой двери…
Но тут ему показалось, что он слышит еще один голос – сержанта. Гаспар обернулся на голос и увидел еще один дом, в нем тусклое, едва приметное окно, а в окне…
Но в крестьянских окнах стекол не бывает, поэтому через них ничего не рассмотришь. Да Дюваль в окно и не смотрел! Дюваль, спиной к нему, сидел за столом и, не мешая мальчику ковырять ножом боевую медаль, продолжал видимо давно уже начатый рассказ – по-французски, конечно:
– Я старый солдат, Мишель. Я был чуть постарше тебя, когда впервые надел доломан. О, как это было давно! Император тогда еще не был императором… Да, ну и ладно с императором! А вот… Вот, ты, конечно, никогда не бывал в Бордо. Но тебе сейчас сколько? Ну, самое большое, десять. То есть ты десять лет уже не был в Бордо. Это плохо! А я почти двадцать! Ты представляешь, как это плохо, то есть дважды плохо, и, главное, как это невероятно долго?! И я ведь все эти годы не сидел на месте! Я был в Испании и в Египте, на Рейне и в Неаполе… А вот Бордо я так больше и не видел, мы ведь там не воевали. А это, между прочим, самый лучший город на свете, потому что это родной город. Или еще бывает самой лучшей родная деревня – это уже кому где доведется родится. А еще, бывает, доводится встретить кого-нибудь, и тогда тоже понимаешь многое. Даже нет – не понимаешь, а просто сразу это знаешь, так, что ли! Вот как, я тебе прямо скажу, как эта женщина, которая едет со мной. Она, эта женщина, – и Дюваль кивнул в сторону двери, – она дарована мне моим самым злейшим врагом. Мы с ней уже хлебнули всякого, и, я так думаю, это еще только начало. Но ничего! А вот чего жаль – что ты совсем мал. А так будь ты хоть немного постарше, я бы спросил у тебя, а как она, моя женщина, понравится ли матушке? Но ты еще молод, ты ковыряешь ножом мою боевую медаль и мне не жалко. Потому что, если хорошо подумать…
Вдруг скрипнула дверь. Сержант нехотя обернулся и увидел Гаспара.
– Чего тебе? – строго спросил сержант.
– Я… Я принес вам ужин, – неуверенно ответил Гаспар, подходя к столу. – Вот, – и протянул сержанту сухарь.
Сержант повертел сухарь и так, и этак, посмотрел на Гаспара и спросил, указывая на его разодранную шинель:
– А это еще что?
– Это… такой карман. Для сухарей.
Сержант пожал плечами и принялся задумчиво грызть удивительно крепкий сухарь. Мальчик оставил медаль в покое и посмотрел на сержанта. Сержант, истолковав это по-своему, разломил сухарь надвое…
Но мальчик отрицательно покачал головой и отвернулся. Сержант был очень голоден, и поэтому настаивать не стал. Он отгрызал от сухаря небольшие кусочки, тщательно их пережевывал и не торопился глотать. Он понимал, что следующий сухарь может достаться ему лишь на следующий день, а то и еще позже, и оттого не спешил. И грыз все медленней и медленней…
А после и совсем застыл, просыпал крошки на столешницу и некоторое время сидел не шевелясь и ничего вокруг себя не замечая…
Но думая примерно так: а ведь как это хорошо, что нынче выдалась такая темная, непроглядная ночь и не видно сгоревших домов, в которых еще совсем недавно жили вот такие же, как этот, мальчики. Но зато утром, только рассветет, все это откроется. Это, конечно, не Москва, в Москве, говорят, домов сгорело на два дневных перехода, Москва большой город. Но у каждого своя Москва, это уже где кто родится…
Вот как тогда подумал сержант и сердито нахмурился. Потом посмотрел на Гаспара и строго сказал:
– Через час… нет, через два выступаем. Утром здесь будут казаки, так что мы должны убраться еще затемно.
– Казаки? – удивился Гаспар.
– Да, уж будь уверен.
– Вам…
– Нет, это чутье! – строго сказал сержант. – Чутье, мой друг, оно превыше всяких, даже самых хитроумных рекогносцировок! Чутьем и… Да, вот именно! Иди, предупреди их, чтобы через два часа все были готовы.
– А…
– Всё! Иди!
Гаспар пожал плечами, вышел. Сержант же повернулся к мальчику… Но уже не увидел его – глаза сами собой смыкались, а голова тяжеленным ядром так и клонилась к столу! Поэтому:
– Прости меня, Мишель, но я очень устал, – только и успел сказать сержант, после чего сразу положил голову на руки и тут же…
О, нет! Сначала долго, очень долго перед глазами сержанта была сплошная тьма, в которой совершенно ничего нельзя было разобрать, сержант очень волновался, беспокоился, как бы в этой темноте чего-нибудь такого бы не приключилось…
А потом он вдруг очнулся и увидел, что всё в порядке, никто не убит, и даже более того – они доехали, и вот теперь Мадам ведет его к палатке императора, разбитой прямо на снегу. Генералы расступались перед ними, в их раззолоченной толпе слышался почтительный шепот: «Мадам произведена в маршалы Франции! Сейчас император вручит ей маршальский жезл!». А на сержанта как назло никто не обращал внимания. И вот уже пропели фанфары, из императорский палатки вышел все тот же насупленный мальчик – а был он босиком и в то же время в знаменитой треуголке, на вытянутых руках он держал алую атласную подушечку, на которой покоился маршальский жезл. Но как только Мадам потянулась к жезлу, так сразу же среди генералитета послышался шум, суматоха, все закричали: «Казаки! Казаки!» и побежали кто куда! Один только Дюваль…
Дюваль открыл глаза: уже давно рассвело, мальчишки под образами не было. А со двора действительно слышались крики! Кто-то куда-то бежал, кто-то чем-то гремел! Так вот к чему был сон! Сержант вскочил и бросился к двери!..
А по двору уже метался тот самый вчерашний бычок и еще и норовил поддеть на рога мальчишку, который с истошным криком убегал от него! А из соседнего дома уже показались Мадам и старуха. И еще какая-то женщина с каким-то свертком на руках – и все они закричали, запричитали от ужаса! А бычок, тот еще пуще разъярился! Догнал мальчишку! Промахнулся! Опять почти догнал…
Но тут из хлева выбежали солдаты с Хосе во главе. Увидев, что к чему, Хосе не растерялся, а быстро сорвал с себя мундир и бросился наперерез бычку. Бычок остановился. Мальчишка, воспользовавшись этим, взбежал на крыльцо и спрятался за спину старухи…
И теперь во дворе оставались теперь только Хосе да бычок. Бычок рыл копытом землю и злобно сверкал глазами. Бычок грозно молчал. Зато Хосе крикнул:
– Торо! Торо! – и, размахивая перед собой мундиром, смело пошел на бычка. Тот яро бросился вперед, но Хосе вовремя увернулся и победоносно посмотрел на зрителей – мол, каково?!