Шрам
Шрифт:
Он выкрикивает свое имя, он поворачивается, прыгает, раскручивается над врагами, как пружина, наносит удары ногами, вращается, не прерывает движения, и, куда бы он ни обратился, повсюду собирает жатву Меч возможного. Доул окружен, защищен почти—мечами, спрятан за ними, его серые доспехи едва видны за полупрозрачной стеной его собственной атаки. Он похож на призрак, на бога мщения, на убийственный, остро заточенный ветер. Он идет сквозь строй бойцов, высадившихся на его корабль, и оставляет за собой кровавый туман и умирающие тела; на палубе везде валяются отрубленные конечности и куски плоти. Его доспехи из серых стали красными.
Перед Беллис мелькает его лицо. Оно искажено свирепой гримасой.
Убитым кробюзонцам нет
Нанося одним ударом бесчисленное множество ран, Доул разрубает женщину—мага, которая пытается его остановить, и магическая сила ее такова, что брызнувшая кровь закипает на глазах; под клинком Доула падает на палубу огромный какт, который своим щитом отразил много сотен ударов Доула, но от всех защититься не смог; Доул убивает моряка—огнеметчика — горючий газ из резервуара проливается и вспыхивает в тот момент, когда Доул раскраивает его череп. Бесчисленное множество ран с каждым ударом.
«Боги, — шепчет про себя Беллис, не слыша собственных слов. — Джаббер, защити нас…» Она в ужасе.
Меч возможного Утера Доула действует меньше полуминуты.
Когда он отключает свой меч и внезапно замирает на месте, а потом поворачивается к оставшимся в живых кробюзонским морякам, лицо его уже спокойно. Холодная, весомая неподвижность его правой руки потрясает. Он похож на какого—то монстра, на призрака, одержимого убийством. Он часто дышит, он весь покрыт, пропитан, залит чужой кровью.
Утер Доул выкрикивает собственное имя и замирает в яростном ликовании.
Невидимый в тени Беллис человек отрывает статуэтку от своих губ.
Он в ужасе. Он абсолютно потрясен. «Я не знал, — в панике думает он, — я и не представлял, что оно может так обернуться…»
Человек видел высадку своих освободителей, видел, как они медленно прорываются сквозь ряды противника, захватывая «Гранд—Ост», покоряя судно, являющееся сердцем Армады… А теперь он видит, как всего за несколько секунд они оказались смяты, разбиты и уничтожены руками Утера Доула.
Он безумным взглядом обводит фрегаты, вклинившиеся между «Сорго» и городом, снова вводит язык в рот статуэтки и чувствует, как ему передается ее мощь. Он размышляет — не броситься ли ему в воду через груду мертвых тел внизу, не добраться ли до кробюзонских кораблей.
— Это я; — может крикнуть он. — Я здесь! Это за мной вы пришли сюда! Давайте же спасаться, бежать, выбираться отсюда!»
Но нет, не может же он убить всех, — думает человек и мужество возвращается к нему, когда он смотрит на красную от крови фигуру Утера Доула внизу. — Даже невзирая на этот его треклятый меч, кробюзонцев слишком много, да и армадские корабли уничтожены Сейчас здесь высадятся новые бойцы, и тогда мы сможем уйти победителями». Человек поворачивается и смотрит туда, где дредноуты добивают остатки армадского флота.
Но в тот самый момент, когда он все же снова решает бежать, он замечает что—то.
Множество буксиров и пароходов, которые всегда окружали Армаду, десятилетиями тащили ее по океану, а теперь, с обретением аванка, стали ненужными, начинают покидать орбиту города и двигаться к кробюзонскому флоту.
За последние несколько часов работавшие с безумной скоростью экипажи переоснастили их — установили пушки, загрузили запасы черного пороха и взрывчатки, временно приварили, припаяли и прикрутили гарпуны, флогистонные камеры, батареи и тараны. Ни одно из этих судов не
Они еще только приближаются, но высокомерно—самонадеянный залп с «Утреннего скорохода» уничтожает одно из них. Однако за этим суденышком следуют все новые, новые и новые.
Невидимое лицо человека мрачнеет, застывает. «Я даже не думал… — бормочет он себе под нос. — О них я даже и не думал».
Он сообщил своему правительству обо всем — предупредил их о наускопистах, и потому кробюзонские метеомаги сумели скрытно подвести флот к Армаде; предупредил о воздушных судах, и на этот случай были приготовлены големы; сообщил им о количестве армадских кораблей, которым придется противостоять. Кробюзон отправил силы, необходимые для разгрома армадского флота, о составе и численности которого им было в подробностях сообщено. Но человек не принял в расчет эти бесполезные, траченные временем буксиры и пароходы, траулеры и сухогрузы. Он и представить себе не мог, что они, груженные взрывчаткой, бесшабашно ринутся в бой. Он даже и подумать не мог, что эти суденышки устремятся вот так по волнам навстречу броненосцам и линкорам, стреляя из своих жалких пушечек, как мальчишки из рогаток. Ему и в голову не приходило, что экипажи бросят свои суда, когда до противника останутся считанные ярды, кинутся в воду с дымящих кораблей и переберутся на плоты и спасательные шлюпки, откуда будут смотреть, как их суденышки таранят борта кробюзонских судов, пробивая дюймы металла и взрываясь.
На западе видны пятна грязных красок, и солнце уже готово зайти за горизонт. Команды двух дирижаблей, ждущих на палубе «Юрока» — флагмана Сухой осени, проявляют нетерпение.
Бруколак и его вампирское войско скоро проснется и будет готово к схватке.
Но что—то меняется в море за кормой города. Кробюзонские моряки, высадившиеся в городе, с ужасом наблюдают за происходящим, армадцы же смотрят с яростной надеждой.
Буксиры и пароходы продолжают приближаться к наступающему кробюзонскому флоту, на всех парах мчатся к боевым кораблям, заклинив рули, разогрев до максимума котлы. И вот по одному, по два врезаются они в борта кробюзонцев. Некоторые из них, так и не успев добраться до своей мишени, взлетают в воздух фонтанами металла и плоти. Но их слишком много.
Достигнув высоких бортов дредноута, носы пустых буксиров и траулеров сминаются, но раскаленные котлы, продолжая толкать их вперед, взрываются, и нефть, порох или динамит, размещенные рядом с котлами, воспламеняются. Охваченные уродливым коптящим пламенем, извергая столбы дыма, издавая протяжные хлопки, из—за которых часть энергии бесполезно растворяется в звуке, суденышки дают два—три взрыва вместо одного, сокрушительного.
Но даже и такие несовершенные торпеды производят эффект — в дредноутах появляются пробоины.
Вдали от них потесненные армадские бойцы начинают перегруппировываться. Кробюзонские корабли замедляют ход и медленно гибнут — их отправляют на дно приносящие себя в жертву суда Армады. Армадские боевые корабли выравнивают строй и открывают огонь по остановленному врагу.
В море полно спасательных шлюпок с экипажами брошенных буксиров, которые с заклиненными рулями идут таранить дредноуты. Моряки гребут во всю мочь, маневрируя, чтобы их не раздавили другие наступающие корабли Армады. Некоторые не успевают — и шлюпка, получив удар, отправляется на дно, другие шлюпки переворачиваются из—за огромных, окрашенных кровью волн или глубинных разрывов, в третьи попадают снаряды. Но многие экипажи спасаются в открытом море и направляются к Армаде, глядя, как их уродливые маленькие суденышки таранят пришельцев и взрываются.