Шрамы войны. Одиссея пленного солдата вермахта. 1945
Шрифт:
Было уже темно, когда на чердак поднялся Бернд. Я притворился спящим.
Никаких слов, никаких вопросов. Ночь длилась мучительно долго. Я не мог уснуть, тяжкие мысли прогоняли сон. Прав ли Бернд? Прав ли я? Нет, Бернд не прав, он тысячу раз не прав. Что с ним случилось? Так внезапно, так неожиданно! Я не имел никакого права силой заставить его идти со мной. Это было не в моей власти. Я засыпал, потом просыпался, задумывался над этим, потом снова засыпал. Так прошла вся ночь.
Едва забрезжил рассвет, я встал.
— Бернд, я ухожу, — внятно и отчетливо произнес я. — До свидания, удачи тебе.
Я медленно спустил вниз лестницу. Бернд последовал
— Неужели? Ты идешь со мной? — непроизвольно вырывается у меня.
— Не задавай глупых вопросов! — раздается с верхней ступеньки. Наш союз устоял! Смеясь, мы снова пойдем вместе навстречу опасностям!
— Пойдем вдоль железной дороги, — говорит Бернд. — Так мы скорее всего доберемся до станции.
— Я тоже так думаю, — соглашаюсь я.
Собственно говоря, была еще ночь — граница с рассветом, — когда мы покинули гостеприимную усадьбу. Поля еще спали, покрывавшая траву роса холодила ноги. Но мы были бодры и полны сил, которых потребует от нас наступавший день. Мы держим курс на железную дорогу. Мы приблизились к ней, когда начало всходить солнце. Мы останавливаемся — у меня снова сильно разболелась нога.
— Надо идти! — говорит Бернд.
Нет, вы подумайте, это он меня торопит! Да, и мы пошли, пошли дальше… Солнце начало припекать. Идти мне было тяжело, особенно вдоль путей, а они тянулись и тянулись блестящей нескончаемой лентой. Я сильно хромал, и нам приходилось то и дело ненадолго останавливаться. Наступил полдень, а до Уграша было еще ой как далеко! Черт, а вдруг поезд уйдет без нас? Меня стали одолевать сомнения. Правду ли сказал тот парень из Уграша? Действительно ли сегодня оттуда отбывает эшелон со швабами? Не ложь ли это, не фантазия, не выдумка? Парень так лукаво смеялся, рассказывая об этом! Но если поезд действительно пойдет? Не опоздаем ли мы? И почему мы не ушли вчера вечером? Непостижимо! Эти мысли донимали меня сильнее, чем нога. Мысли могут быть такими мучительными.
Бернд лал мне кусок хлеба. Откуда у него хлеб? Не важно, он у него был. Наверняка он таскает хлеб в кармане штанов. Где же еще? Во всяком случае, извлек он его из кармана. Мы едим на ходу и потеем от жары. После полудня мы пришли в Уграш.
Я спросил о поезде у какого-то встреченного нами крестьянина, который, к счастью, понимал по-немецки. То, что он сказал, повергло нас в шок. Вагон уйдет сегодня днем.
— Какой вагон?
— К эшелону прицепят один вагон. В Х., — я называю эту станцию так, потому что забыл ее название, — составят эшелон.
— Где находится Х.?
— В тридцати километрах отсюда.
Да, вот так! Мы опоздали! Мы страшно расстроились, и Бернд был уже готов повернуть назад. Но расстроился он не меньше моего. Он стер с лица пот, и я заметил, что он вдруг постарел.
— Нам надо немедленно попасть в Х.! — решительно сказал я.
— Каким образом?
— Со следующим поездом!
Мы бросились в решительную атаку, и Бернд остался со мной. Мы добрели до станции и смешались с людьми на платформе. Здесь были русские, крестьяне, торговцы. На платформе творился форменный базар. Какая-то девушка услышала, что мы говорим по-немецки. Мы посмотрели на нее, наши взгляды встретились. У девушки были необыкновенно добрые глаза.
Я коротко подмигнул ей, и она подошла. Она была любопытна, как большинство девушек.
— Скажи, пожалуйста, когда придет следующий поезд до Х.?
Но девушка не говорила по-немецки и не поняла вопрос. Она недоуменно смотрела на нас. Мы упростили вопрос:
— Э, vasut, э, когда vasut на Х.?
— Вы — немецкий солдат? —
— Да, да, но мы хотим попасть в Х.
— О, я люблю немецкий солдат! — отвечает нам девушка.
Черт знает что, но, во всяком случае, это был уже какой-то успех. Мы отходим в сторонку, чтобы не так бросаться в глаза, и продолжаем спрашивать. Наконец, мы узнаем, что поезд придет через час. Черноволосая мадьярка скрашивает нам ожидание. По-немецки она почти не говорит, но мы тем не менее разговариваем и даже смеемся. На меня снизошло невероятное хладнокровие.
Пришел поезд.
Но что это за чудо? На крыше нет ни одного пассажира. С бесстрастным видом мы занимаем место в купе. Мы готовы ко всему. На скамьях сидят крестьяне, мужчины, женщины в платках. Здесь же какой-то городской господин со своей дамой. За кого нас тут примут? Мы видим, что все смотрят на нас. Пусть пялятся, думаю я. Если бы они своими взглядами могли заштопать дыры на свитере! Пассажиры продолжают глазеть на нас. Но рельсы уже звенят, а мимо проносится пейзаж. Может быть, мы все же успеем в эшелон! Может быть, мы не опоздаем! Ни о чем другом я просто не мог думать. До появления контролера.
Все очень плохо. Мы не можем предъявить билет. Купе получает давно ожидаемую сенсацию. Среди пассажиров оказывается шваб. Он мгновенно понимает, в какую неприятность мы влипли. Он переводит контролеру наш лепет и добавляет что-то от себя. Счастье не покидает нас и здесь. Контролер пренебрежительно, но снисходительно машет рукой и проходит дальше. Его форма похожа на форму Армии спасения. Я бы охотно его поблагодарил, но это было трудно, и к тому же я не хотел быть слишком навязчивым. Теперь публика засыпала нас вопросами. Шваб старательно переводил. Он вообще оказался очень разговорчивым. Нам начали протягивать бутерброды. Спасибо, спасибо. Жизнь вообще богата приятными неожиданностями. Никто больше не пялит глаза на наши цыганские лохмотья, грязные руки, босые ноги и небритые физиономии.
Нам удивляются, нас расспрашивают. Мы отвечаем. Нами интересуются. Мы ведем себя как актеры на сцене.
Поезд тем временем несет нас от станции к станции.
Наконец, он прибывает в Х., на большую узловую станцию. Когда поезд начинает тормозить, мы уже стоим у двери в тамбуре.
— Вон он! Видишь, там сзади стоит эшелон! — говорит шваб, появившийся у нас за спиной. — Вон тот длинный товарный состав!
Заскрежетав тормозами, поезд останавливается. Скорее прочь отсюда! На перроне невообразимая толчея. Хлопают двери, одни люди вываливаются из вагонов, другие втискиваются внутрь. Венгры, русские, женщины, дети! Слышна ругань, какие-то крики. Мы спешим по перрону, спрыгиваем на пути, идем мимо семафора в тупик. Нам надо попасть в эшелон. Сзади раздается пронзительный свисток. Мы спешим дальше. Мы не слышим свистка! Мы не хотим его слышать! Вон там стоят наши вагоны! Длинный состав из грязно-бурых вагонов. В вагонах люди — швабы, немцы!
Стоим!!!
Мы останавливаемся сами, прервав свой безумный бег. Осторожно! Полиция! Жандармы! У каждого вагона ненавистные военные! Вон стоит комендант, лейтенант полиции. Что делать? Я принимаю бредовое решение и шепчу его Бернду.
— Ты спятил! — шипит он мне в ответ.
Но меня это не останавливает. Я хватаю его за рукав и тащу к коменданту. Все поставлено на карту. Посмотрим, что нам выпадет — победа или смерть.
— Мы немцы, — говорю я.
Офицер резко оборачивается к нам, окидывает взглядом с головы до ног, потом подносит руку к козырьку фуражки.