Шри ауробиндо. Эссе о Гите - I
Шрифт:
Если рассматривать только психологические факты, на которых основываются эти философские различия, а философия – это лишь способ интеллектуального формулирования для нас самих психологических и физических фактов существования в их основном значении и их связи с любой конечной реальностью, которая может существовать, – мы можем сказать, что способны вести две жизни: жизнь души, поглощенной деяниями своей активной природы, отождествленной с ее психологическими и физическими инструментами, ограниченной ими, связанной своей личностью, подчиненной Природе, и жизнь Духа, стоящего выше этих вещей, необъятного, безличного, универсального, свободного, неограниченного, трансцендентного, поддерживающего при помощи бесконечной уравновешенности свое природное бытие и деятельность, но превосходящего их своей свободой и бесконечностью. Мы можем жить в том, что сейчас является нашим природным бытием, или в нашем высшем, духовном бытии. Это первое великое различие, на котором основана Карма-Йога Гиты.
Таким образом, весь вопрос и весь метод заключаются в освобождении души от ограничений нашего нынешнего природного существа. В нашей естественной жизни доминирующим фактом является наше подчинение формам материальной Природы, внешним прикосновениям вещей. Сами они входят в нашу жизнь через чувства, а жизнь через чувства немедленно возвращается к этим объектам, чтобы завладеть и манипулировать ими, желает, привязывается, ищет результатов.
В нас продолжает действовать воля природного существа, завладевающего прикосновениями внешнего мира ради удовлетворения различных сторон своей личности, а воля во время этого овладения – это всегда воля желания, страсти и привязанности к нашим трудам и их результатам, воля Природы в нас; наша личная воля, говорим мы, но наша эгоистическая личность – создание Природы, она не является и не может быть нашим свободным «Я», нашим независимым существом. В целом – это действие форм проявления Природы. Действие может быть тамасическим, и тогда наша личность инертна, подчинена механическому круговороту вещей, удовлетворена им, не способна ни к какому энергичному усилию, направленному к более свободной деятельности и господству. Действие может быть раджасическим, и тогда наша личность обладает неугомонной активностью, жадно набрасывается на Природу и пытается заставить ее служить себе, удовлетворять свои потребности и желания, но не понимает, что это внешнее господство является рабством, поскольку ее потребности и желания – это потребности и желания природы, и пока мы подчинены им, свободы для нас быть не может. Действие может быть саттвическим, и тогда мы обладаем просвещенной личностью, которая старается жить разумом или осознать некий предпочтительный идеал добра, правды или красоты; но этот разум все-таки подвластен внешним проявлениям Природы, а идеалы представляют собой лишь изменяющиеся аспекты нашей личности, в которых мы в конечном итоге не находим ни твердой нормы, ни постоянного удовлетворения. Мы продолжаем вращаться на колесе изменения, в своих оборотах через эго подчиняясь некоей Силе внутри нас и внутри всего этого, но сами этой Силой не являясь и не находясь в единении с ней. Здесь все еще нет истинной свободы и подлинного господства.
И все-таки свобода возможна. Для того чтобы обрести ее, сначала мы должны уйти в себя от воздействия внешнего мира на наши чувства; иначе говоря, мы должны жить внутри и иметь возможность сдерживать естественную погоню чувств за внешними объектами. Господство над чувствами, способность действовать без всего того, чего они жаждут, – вот первое условие истинной жизни души; только так мы можем начать ощущать внутри себя душу, которая по своему восприятию прикосновений внешних вещей отличается от изменений ума, душу, которая в глубине своей возвращается к чему-то самосущему, неизменному, спокойному, выдержанному, грандиозному, безмятежному и величественному, властелину самого себя, на что не оказывают влияния энергичные движения нашей внешней природы. Но этого нельзя сделать до тех пор, пока мы не перестанем подчиняться желанию. Ибо именно желание, принцип всей нашей поверхностной жизни, удовлетворяется жизнью чувств и использует в своих интересах игру страстей. Таким образом, мы должны избавиться от желания, и когда будет уничтожена эта наклонность нашего природного существа, утихнут страсти, являющиеся ее эмоциональными результатами; ибо радость и горе обладания и утраты, успеха и неудачи, приятных и неприятных прикосновений, которые их питают, уйдут из наших душ. Тогда мы обретем спокойную уравновешенность. И поскольку мы пока должны жить и действовать в мире, а наша природа в трудах должна искать плоды наших трудов, мы должны изменить эту природу и исполнять труды без привязанности к их плодам, иначе останутся желание и все его последствия. Но каким образом мы можем изменить нашу природу исполнителя трудов? Путем отделения трудов от эго и личности, понимая разумом, что все это – лишь игра гун Природы, путем отделения своей души от этой игры, превращая ее прежде всего в наблюдателя, следящего за деяниями Природы, и оставляя эти труды Силе, которая в действительности за ними стоит, чему-то в Природе, что стоит выше нас самих, не нашей личности, а Властелину Вселенной. Но ум всего этого не позволит; его природа состоит в том, чтобы гнаться за чувствами и увлекать за собой рассудок и волю. Следовательно, мы должны научиться успокаивать ум. Мы должны достичь того абсолютного покоя и тишины, где мы осознаем спокойное, неподвижное, блаженное «Я» внутри нас, которое никогда не тревожат и на которое никогда не оказывают воздействия прикосновения вещей, которое является самодостаточным и только там находит свое вечное удовлетворение.
Это «Я» есть наше самосущее бытие. Оно не ограничено нашим личным существованием. Оно одинаково во всех существованиях, проникает повсюду, уравновешено по отношению ко всему, своей бесконечностью поддерживает всю деятельность вселенной, но не ограничено ничем конечным, не видоизменяется вместе с изменениями Природы и личности. Когда это «Я» обнаруживается внутри нас, когда мы чувствуем его покой и тишину, мы можем перейти в него; мы можем перенести равновесие нашей души с его низшего погружения в Природу и возвратить его в «Я». Мы можем сделать это благодаря силе достигнутого нами покоя, уравновешенности, бесстрастной безличности. Ибо по мере того, как они возрастают, обретают свою полноту, по мере того, как мы подчиняем им всю нашу природу, мы переходим в это спокойное, уравновешенное, бесстрастное, безличное, всепроникающее «Я». Наши чувства погружаются в эту тишину и воспринимают прикосновения к нам мира в высшей степени спокойно; наш ум погружается в тишину и становится спокойным универсальным свидетелем; наше эго растворяется в этом безличном существовании. Мы все видим в этом «Я», которым мы стали; и мы видим это «Я» во всем; мы становимся единым существом со всеми существами в духовной основе их существования. Благодаря совершению трудов в этом бескорыстном спокойствии и безличности они перестают быть нашими, прекращают связывать или тревожить нас своими реакциями. Природа и ее гуны плетут паутину ее трудов, не влияя, однако, на наше не знающее горя самосущее спокойствие. Мы отказываемся от всего и все отдаем единому, уравновешенному и универсальному Брахману.
Но здесь имеются две трудности. Во-первых, здесь, кажется, существует противоречие между этим спокойным и неизменным «Я» и действием Природы. Каким образом вообще существует действие и как может оно продолжаться, раз мы погрузились в неизменное Самосуществование? Где в нем находится воля к трудам, которая сделала бы возможным действие нашей природы? Если мы вместе с Санкхьей говорим, что воля заключена в Природе, а не в «Я», в Природе должен быть мотив и сила, чтобы при помощи интереса, эго и привязанности втянуть душу в ее деяния, а когда эти вещи перестают отражаться в сознании души, иссякает сила Природы, а с ней исчезает и мотив трудов. Но Гита не принимает этой точки зрения, которая действительно вроде бы делает необходимым существование многих Пуруш, а не единственного универсального Пуруши, иначе отдельный опыт души и ее отдельное освобождение, в то время как миллионы других все еще остаются в неволе, были бы непонятны. Природа – это не отдельный принцип, но сила Всевышнего, продвигающаяся в космическом творении. Но если Всевышний есть лишь это неизменное «Я», а личность – только нечто, выдвинувшееся из него в Силе, тогда в тот момент, когда он возвращается и обретает свое равновесие в «Я», должно прекратиться все, кроме величайшего единства и величайшего покоя. Во-вторых, даже если каким-то таинственным образом действие все еще продолжается, все-таки, поскольку «Я» уравновешено по отношению ко всем вещам, не может иметь значения, исполняются труды или нет, или, если они исполняются, не может иметь значения, какая именно работа исполняется. Зачем тогда эта настойчивость, сосредоточенная на самой острой и гибельной форме действия, эта колесница, эта битва, этот воин, этот божественный возница?
Гита отвечает на этот вопрос, представляя Всевышнего как нечто, стоящее даже выше неизменного «Я», более всеобъемлющее, как того, кто одновременно является этим «Я» и Владыкой трудов в Природе. Но Он направляет труды Природы с тем вечным покоем, уравновешенностью, превосходством по отношению к трудам и личности, которые принадлежат неизменному. Можно сказать, что это – равновесие бытия, из которого он направляет труды, и посредством перехода в это равновесие мы переходим в его бытие и равновесие божественных трудов, из него он идет дальше как Воля и Сила своего бытия в Природе, проявляется во всех существованиях, рождается как Человек в мире, пребывает там в сердцах всех людей, появляется как Аватар, божественное рождение в человеке; когда человек переходит в его бытие, он переходит именно в божественное рождение. Труды должны исполняться как жертвоприношение этому Господину наших трудов, и мы посредством перехода в это «Я» осознаем свое единство с ним в нашем бытии и понимаем нашу личность как его частичное проявление в Природе. Будучи единым с ним в бытии, мы объединяемся со всеми существами во вселенной и исполняем божественные труды не как свои, но как его деяния, совершаемые через нас для сохранения рода человеческого и для руководства людьми.
Это то главное, что должно быть сделано, и как только это будет сделано, трудности, которые представляются Арджуне, исчезнут. Проблема эта – больше не проблема нашего личного действия, ибо то, что составляет нашу личность, становится чем-то преходящим и второстепенным, вопрос тогда – это вопрос деяний божественной Воли, совершаемых через нас во вселенной. Чтобы понять это, мы должны видеть, что представляет собой это верховное Бытие в себе самом и в Природе, каковы деяния Природы и к чему они приводят, и нам должна быть известна тесная связь между душой в Природе и этой верховной Душой, фундаментом которой является бхакти в сочетании со знанием. Освещение этих вопросов и является предметом остальной части Гиты.
Вторая серия
Часть Первая Синтез трудов, любви и знания
Глава I. Две Природы
Шесть начальных глав Гиты рассматриваются как единый корпус учения, его основополагающий базис практики и знания; остальные двенадцать глав можно также рассматривать как две тесно связанные между собой части, развивающие доктрину исходя из этого базиса. Главы VII—XII содержат в себе широкое метафизическое описание природы Божественного Существа, тесно связывая и синтезируя на этой основе знание и любовь к Богу, так же как в первой части Гита соединяет и синтезирует труды и знание. В главе XI появляется образ Мирового Пуруши, что придает этой фазе синтеза динамический поворот, и наглядно связывает его с трудами и жизнью. Таким образом, все снова решительно обращается к изначальному вопросу Арджуны, вокруг которого строится доктрина, и круг замыкается. Затем, через различение Пуруши и Пракрити, Гита разрабатывает концепцию действия гун, восхождения за пределы их действия, и высшей точки свободных от желания трудов со знанием, где это образует единое целое с бхакти – знание, труды и любовь сливаются воедино, – откуда она поднимается к своему великому финалу, к наивысшей тайне препоручения себя Владыке Существования.
Во второй части Гиты мы сталкиваемся с более сжатой и легкой манерой изложения. В начальных шести главах те определения, что дают нам ключ к лежащей в основе истине, еще не сформулированы; трудности возникают и разрешаются; продвижение несколько затруднено, оно идет по спирали и возвращается к началу; смысл зачастую подразумевается, но еще не разъяснен. Здесь же мы как будто получаем большую ясность и доступ к более компактному и четкому изложению. Однако именно из-за этой сжатости мы должны постоянно следить за каждым шагом, чтобы избежать ошибки и не упустить подлинный смысл. Ибо теперь мы уже не стоим прочно на надежной основе психологического и духовного опыта, а имеем дело с интеллектуальной трактовкой духовной, а часто и супракосмической истины. Метафизические положения всегда несут в себе эту опасность и неуверенность, поскольку представляют собой попытку дать нашему уму определение того, что на самом деле беспредельно, попытку, которая необходима, но никогда не может быть вполне удовлетворительной, решающей или окончательной. Высочайшей духовной истиной можно жить, ее можно увидеть, но рассказать о ней можно лишь отчасти. Углубленный метод и язык Упанишад с его свободным обращением к образности и символике, интуитивностью изложения, где ломается жестко ограничивающая определенность интеллектуальных формулировок и словесному подтексту позволено изливаться безграничной волной подразумеваемого смысла, является в этих областях единственно правильным методом и языком. Однако Гита не может прибегнуть к этой форме изложения, поскольку она предназначена для разрешения интеллектуального затруднения, отвечает тому состоянию ума, когда разум, судия, которому мы передаем конфликты наших импульсов и сентиментов, находится в состоянии войны с самим собой и не в силах принять решение. Разум нужно подвести к истине за его пределами, но при помощи его же собственных средств и его собственным путем. Если ему предложить духовно психологическое решение данных, чуждых его опыту, то убедить разум в достоверности решения можно, только если он удовлетворится интеллектуальным описанием истин бытия, на которых это решение зиждется.