Шри ауробиндо. Эссе о Гите - I
Шрифт:
Гита, описывая наш путь к этому знанию, говорит, что нас сначала посвящают в него люди знания, те, кто увидел его основные истины, а не просто знает о них благодаря интеллекту; но реальность этого знания приходит изнутри нас: «Человек, ставший совершенным благодаря Йоге, с течением времени находит знание о себе в «Я»», оно, так сказать, растет в нем, и он переходит в него по мере того, как в нем продолжают усиливаться такие качества, как отсутствие желаний, уравновешенность, преданность Божественному. Это можно сказать только о величайшем знании; знание, которое накапливает человеческий интеллект, трудолюбиво собирают снаружи чувства и рассудок. Чтобы обрести иное знание, самосущее, интуитивное, самостоятельно приобретающее опыт, самообнаруживающееся, мы должны подчинить наш ум и чувства и управлять ими, samyatendriya, чтобы больше не находиться во власти их обмана, но чтобы ум и чувства стали чистым зеркалом этого знания; мы должны сосредоточить все наше сознательное существо на истине этой величайшей Реальности, в которой все существует, tatpara, так чтобы она могла проявить в нас свое сияющее самосуществование.
Наконец, мы должны обладать верой, которую нельзя позволять тревожить никакому интеллектуальному сомнению, 'sraddhavam labhate j~nanam. «Человек, исполненный неведения, не обладающий верой, душа, полная сомнений, идет к гибели; ни этот мир, ни мир величайший, ни какое бы то ни было счастье не существуют для души, полной сомнений». Фактически без веры поистине нельзя достичь ничего, имеющего решающее значение, ни в этом мире, ни ради обладания тем миром, что находится выше, и человек действительно может в какой-то мере прийти к земному или небесному успеху, удовлетворению и счастью только обретя некое надежное основание и положительную поддержку; просто скептический ум погружается в пустоту. Но в низшем знании временно
Высшее знание, которое мы там получаем, это знание, являющееся тому, кто знает Брахмана его постоянным видением вещей, когда он непрерывно живет в Брахмане, brahmavid brahmai sthita. Это не видение, знание или сознание Брахмана, исключающее все остальное, но видение всего в Брахмане и видение всего как «Я». Ибо сказано, что знание, при помощи которого мы поднимаемся за пределы любого возвращения назад, в замешательство нашей ментальной природы, есть то знание, «с помощью которого ты увидишь все существования без исключения в «Я», а значит во Мне». В другом месте Гита излагает это более широко: «Тот, чей взгляд одинаково смотрит повсюду, видит «Я» во всех существованиях и все существования в «Я»; тот, кто видит Меня везде, а всех и каждого – во Мне, никогда не является потерянным для Меня, а Я – для него. Тот йогин, который достиг единства и любит Меня во всех существах, как бы они ни жили и ни действовали, живет и действует во Мне. О Арджуна, того, кто все одинаково видит как самого себя, будь то счастье или страдание, Я считаю величайшим йогином». Гита постоянно открывает нам древнее ведантическое знание Упанишад; но именно ее превосходство по отношению к другим, более поздним формулировкам этого знания целеустремленно превращает его в великую практическую философию божественной жизни. Она всегда настаивает на связи между этим знанием о единстве и Карма-йогой и, следовательно, на том, что знание о единстве – это основа освобожденного действия в мире. Когда бы она ни говорила о знании, она сразу же переходит к разговору об уравновешенности, которая является его результатом; когда бы она ни говорила об уравновешенности, она тут же переходит к разговору о знании, которое является ее основой. Та уравновешенность, которую предписывает Гита, не начинается и не заканчивается в статическом состоянии души, полезном лишь для самоосвобождения; она всегда является основой трудов. Покой Брахмана в освобожденной душе – это фундамент; широкое, свободное, уравновешенное, имеющее мировой масштаб действие Господа в освобожденной Природе излучает силу, исходящую из этого покоя; два этих элемента побудили к тому, чтобы синтезировать божественные труды и знание Бога.
Мы сразу видим, какое углубление идей, которые в других отношениях являются у Гиты общими с иными системами философской, этической или религиозной жизни, мы здесь получаем. Стойкость, философское безразличие, покорность, как мы уже говорили, представляют собой фундамент трех видов уравновешенности; но истина Гиты относительно знания не только соединяет их вместе, но придает им бесконечно глубокое, изумительно широкое значение. Стоическое знание – это знание способности души к господству над собой при помощи силы духа, уравновешенность, достигнутая в битве с природой человека, поддерживаемая благодаря постоянной бдительности и борьбе с ее естественным противодействием: оно дает высокий покой, простое счастье, но не величайшую радость освобожденного «Я», живущего не по какой бы то ни было норме, а в чистом, свободном, самопроизвольном совершенстве своего божественного бытия, так что «несмотря на то, что она может действовать и жить, она действует и живет в Божественном», потому что здесь совершенства не только добиваются, его получают по праву, и его не надо больше поддерживать, прилагая к этому усилия, ибо оно стало самой природой бытия души. Гита воспринимает стойкость и силу духа нашей борьбы с низшей природой как подготовительное движение; но если определенное господство приходит благодаря нашей индивидуальной силе, то свобода господства приходит только благодаря нашему единению с Богом, слиянию личности с единственной, божественной Личностью, обитанию в ней и утрате личной воли в божественной Воле. Существует божественный Владыка Природы и ее трудов, стоящий над ней, хотя и живущий внутри нее, который представляет собой наше наивысшее бытие и наше универсальное «Я»; быть единым с ним – значит самим сделаться божественными. В союзе с Богом мы вступаем в величайшую свободу и верховное господство. Идеал стоика, мудрец, являющийся царем, потому что посредством самоуправления он становится хозяином также и внешних состояний, при поверхностном подходе напоминает ведантическую идею того, кто правит собой и всем, svara, samra; но это – на низшем уровне. Стоическая царственность поддерживается силой, примененной к себе и окружению; полностью освобожденная царственность йогина естественным образом существует благодаря вечному величию божественной природы, единению с ее освобожденной универсальностью, добровольному, в конечном счете, обитанию в ее превосходстве по отношению к инструментальной природе, через которую она действует. Его власть над вещами имеет силу, потому что он стал единой душой со всеми вещами. Воспользовавшись образом из римских установлений, можно сказать, что стоическая свобода – это свобода, libertus, освобожденного человека, который на самом деле все еще находится в зависимости от той силы, которая некогда держала его в рабстве; его свобода – это свобода, дозволенная Природой потому, что он ее заслужил. Свобода Гиты – это свобода свободного человека, истинная свобода рождения в высшей природе, самосущая в своей божественности. Что бы он ни делал и как бы он ни жил, свободная душа живет в Божественном; он – привилегированное дитя обители, balavat, которое не может ни заблуждаться, ни терпеть неудачу, поскольку все, что он собой представляет и делает, полно Совершенного, Всеблагого, Абсолютно любящего и Абсолютно прекрасного. Царство, которым он наслаждается, rajyam samddham, – это приятное и счастливое владение, о котором можно сказать полной смысла фразой греческого мыслителя: «Это царство – царство ребенка».
Знание философа – это знание истинной природы земного существования, мимолетности внешних вещей, тщетности различий и различений мира, превосходства внутреннего покоя, мира, света, независимости. Это уравновешенность философского безразличия; она приносит высокий покой, но не высшую духовную радость; это изолированная свобода, мудрость, подобная мудрости того ученого мужа у Лукреция, с чувством превосходства стоящего на вершине утеса, откуда он смотрит вниз на людей, все еще барахтающихся в бурных водах, из которых он уже выбрался, – в конечном счете, в какой-то мере отчужденная и бесполезная. Гита допускает философский мотив безразличия как предварительное побуждение; но в том безразличии, к которому она, в конце концов, приходит, если, конечно, вообще здесь применимо это неадекватное слово, нет ничего от философской отчужденности. Это действительно позиция человека, восседающего в вышине, udasinavat, но хотя Божественный восседает в вышине, совершенно не нуждаясь в мире, он все же всегда исполняет труды и везде присутствует, поддерживая труд созданий, помогая ему, направляя его. Эта уравновешенность основана на единстве со всеми существами. Она несет в себе то, чего не хватает уравновешенности философской; ибо ее душа – это душа покоя, но кроме того – душа любви. Она видит все существа без исключения в Божественном, она является единым «Я» с «Я» всех существований и, следовательно, она испытывает величайшую симпатию к каждому из них. Ко всему без исключения, a'seea, а не только ко всему доброму, что нравится; ничто и никого, пусть подлого, падшего, преступника, человека с отталкивающей внешностью, нельзя исключить из этой универсальной, искренней симпатии и духовного единства. Здесь нет места не только для ненависти, гнева или немилосердия, но и для отчужденности, презрения или какой бы то ни было мелочной гордости своим превосходством. Божественное сострадание к невежеству сражающегося ума, божественная воля, стремящаяся излить на него весь свет, силу и счастье, действительно будет существовать для человека во плоти; но для божественной Души внутри него будет существовать нечто большее – поклонение и любовь. Ибо из каждого – вора, проститутки, парии, равно как из праведника и мудреца – на нас смотрит Возлюбленный и кричит нам: «Это Я». «Тот, кто любит Меня во всех существах» – нашла ли какая бы то ни было философия или религия лучшие слова для предельной интенсивности и глубины божественной и универсальной любви?
Смирение – основа некоего вида религиозной уравновешенности, подчинения божественной воле, способности терпеливо нести свой крест, покорности. В Гите этот элемент принимает более широкую форму полной отдачи всего существа Богу. Это не просто пассивное подчинение, но активная самоотдача; не только видение и принятие божественной Воли во всех вещах, но отказ человека от собственной воли, чтобы быть инструментом Владыки трудов, причем, имея в виду не менее значительную идею служения Богу, а в конечном счете и, по меньшей мере, такого полного отречения как от сознания, так и от трудов ради него, при котором наше существо объединяется с его бытием, а обезличенная природа становится лишь инструментом. Любой результат, хороший или плохой, приятный или неприятный, удачный или неудачный, воспринимается как принадлежащий Владыке наших действий, так что в конце концов человек не только сносит горе и страдание, но и избавляется от них: в эмоциональном уме воцаряется полная уравновешенность. В таком инструменте нет и намека на личную волю; понятно, что все уже определено во всеведущем предвидении и всемогущей действующей силе универсального Божественного и что эгоизм людей не способен изменить деяний этой Воли. Следовательно, окончательной позицией является та, что предписана Арджуне в одной из последующих глав: «Я уже сделал все в своей божественной воле и предвидении; стань лишь орудием, о Арджуна», nimittamatram bhava savyasacin. Такая позиция в конечном итоге должна привести к абсолютному союзу личной и Божественной Воли и, с ростом знания, повлечь за собой безупречный отклик инструмента на божественную Силу и Знание. Полная, абсолютная уравновешенность самоотдачи, ментальность, представляющая собой пассивный канал для прохождения божественного Света и Силы, активное существо, являющееся чрезвычайно эффективным инструментом работы этой Силы в мире, – вот каким будет равновесие этого величайшего единства Трансцендентного, универсального и индивидуального.
Уравновешенность также будет существовать в том, что касается действия, совершаемого другими по отношению к нам. Ничто из того, что они могут сделать, не изменит того внутреннего единства, любви, симпатии, которые возникают в результате восприятия единственного «Я» во всем, Божественного во всех существа. Но безропотная терпеливость и повиновение им и их деяниям, пассивное непротивление не будут необходимым компонентом действия; этого не может быть, поскольку постоянное подчинение инструмента божественной и универсальной Воле в условиях столкновения противоположных сил, которые наполняют мир, должно означать конфликт с личной волей различных людей, которая ищет скорее собственное, эгоистическое удовлетворение. Следовательно, Арджуне приказано сопротивляться, сражаться, побеждать; но сражаться, не испытывая ни ненависти, ни личного желания, ни личной враждебности, ни антагонизма, поскольку чувства эти невозможны для освобожденной души. Действовать ради lokasamgraha, безлично, для того чтобы удержать людей на тропе, ведущей к божественной цели, и вести по ней, – вот стандарт, который непременно проистекает из единства души с Божественным, с универсальным Бытием, поскольку таков весь смысл и направление универсального действия. Он не противоречит и нашему единству со всеми существами, даже с теми, кто здесь является противниками и врагами. Ибо божественная цель – это и их цель тоже, поскольку это тайная цель всех, даже тех, чей внешний ум, введенный в заблуждение невежеством и эгоизмом, обязательно сбился бы с пути и сопротивлялся этому импульсу. Сопротивление и поражение – наилучшая внешняя услуга, которую им можно оказать. Благодаря подобному восприятию Гита избегает того ограничивающего вывода, который можно было бы сделать из доктрины об уравновешенности, упрямо отвергающей любые связи, и о слабеющей без знания любви, в то время как сохраняет незатронутой единственную, существенную вещь. Для души – единство со всеми, для сердца – спокойную универсальную любовь, симпатию, сострадание, а для рук – свободу безлично добиваться не только блага для того или иного человека, не взирая на божественный план или в ущерб ему, но и цели творения, растущего благосостояния и спасения людей, абсолютного блага для всех существований.
Единство с Богом, единство со всеми существами, осознание вечного, божественного единения повсюду и приближение человека к этому единству – вот закон жизни, проистекающий из учения Гиты. Не может быть ничего более великого, более широкого, более глубокого. Освободившись, жить в этом единстве, помогать роду человеческому на том пути, что ведет к нему и, вместе с тем, исполнять все труды для Бога и помогать человеку тоже с радостью и одобрением исполнять все труды, к которым он призван, ktsnakarmakt, sarva-karmai joayan, – нельзя придумать более великого или более свободного от предрассудков стандарта божественных трудов. Эта свобода и единство и есть тайная цель нашей человеческой природы и окончательная воля в существовании расы. Именно к этой цели она должна обратиться ради того счастья, которое сейчас напрасно ищет все человечество, когда однажды люди возвысят глаза и сердца, чтобы увидеть Божественного в себе и вокруг себя, во всем и везде, sarveu, sarvatra, и узнать, что именно в нем они живут, тогда как низшая природа разделения – лишь тюремная стена, которую им следует разрушить, или, в лучшем случае, детский сад, из которого они должны вырасти, дабы суметь стать взрослыми по природе и свободными по духу. Смысл освобождения и тайна совершенства состоит в том, чтобы стать единым «Я» с Богом, находящимся наверху, с Богом в человеке и с Богом в мире.
Глава XXI. Детерминизм Природы
Когда, благодаря единению трудов и самопознания, мы обретаем способность жить в высшем «Я», мы превосходим метод низших деяний Пракрити. Мы уже не находимся в рабстве у Природы и ее гун, но, будучи едиными с Ишварой, Владыкой нашей природы, можем пользоваться ею без подчинения цепи Кармы в целях присутствующей в нас Божественной Воли; ибо это и есть высшее «Я» в нас – Господин ее трудов, и на него не оказывает воздействия беспокойное напряжение, характерное для ее реакций. Напротив, душа, исполненная неведения в Природе, из-за этого неведения пребывает в рабстве у трех форм ее проявления, потому что отождествляется не со своим истинным «Я», не с Божественным, восседающим над Природой, а с эгоистическим умом, который является второстепенным фактором в ее действиях, несмотря на преувеличение им своей роли, просто ментальным узлом и ориентиром для игры, порождаемой трудами природы. Разрубить этот узел, перестать считать его центром и владельцем наших трудов, но прослеживать происхождение всего в божественной Сверхдуше и все приписывать ей – вот способ возвыситься над этим неугомонным волнением форм проявления Природы. Ибо это означает жизнь в высшем сознании, деградацией которого является эгоистический ум, и действие в уравновешенной и объединенной Воле и Силе, а не в неуравновешенной игре гун, которая представляет собой прерванный поиск и борьбу, беспорядок, низшую Майю.
Иные поняли те места в Гите, где делается упор на подчинение эгоистической души Природе, как провозглашение абсолютного механистического детерминизма, который не оставляет места для какой бы то ни было свободы в пределах космического существования. Конечно, тот язык, которым она пользуется, – язык эмфатический и он кажется абсолютным. Но здесь, как и везде, мы должны рассматривать мышление Гиты в целом, а не втискивать ее утверждения в рамки их абсолютного значения, совершенно отрывая их одно от другого, – ведь каждая истина, хоть и верная сама по себе, но взятая отдельно от других, одновременно ограничивающих и дополняющих ее, становится капканом, поставленным, чтобы сковать интеллект, и обманчивой догмой, ибо на самом деле каждая истина – нить, вплетенная в ткань, а нить не следует выдергивать из ткани. Именно таким образом сплетено все в Гите и все надо понимать в связи с целым. Сама Гита проводит различие между теми, кто не обладает знанием целого, aktsnavida, и сбиваемым с толку частичными истинами существования, и йогином, владеющим синтетическим знанием всего в целом, ktsnavit. Основной потребностью для спокойной и совершенной мудрости, к которой призван подняться йогин, является спокойное видение существования, видение его в целом, не обманываясь противоречивостью его истин. Определенная абсолютная свобода – один аспект отношений души с Природой на одном полюсе нашего сложного бытия; определенный абсолютный детерминизм Природы является противоположным аспектом на его противоположном полюсе; и кроме того, существует частичный и внешний, а следовательно, нереальный фантом свободы, с которым душа встречается из-за искаженного отражения этих двух противоположных истин в развивающейся ментальности. Именно последний мы обычно – более или менее ошибочно – и называем свободной волей; но Гита считает свободой только полное освобождение и власть, и ничто другое.