Штабс-ротмистр
Шрифт:
— Давай. Но не спугни.
Операция начала развиваться, хоть явление поверенного внесло некоторые коррективы в сценарий.
— Я приглашена на ужин, — сообщила Львова, когда часом позже сообщники вчетвером обедали в кафе у небольшого парка в районе Золотого треугольника, близ слияния рек Аллегейни и Мононгахила, чьи названия Тышкевич опасался произносить вслух, дабы случайно не сбиться на язык племени ирокезов. Устойчиво он говорил только на русском.
— Значит, заказываю вам сейчас порцию поменьше, — попытался сострить он. — Выдержите час общения с плюгавчиком?
— По-своему
— На основе патентов П. И. П.? То, что узнали от таинственного поляка?
— Да, граф. Но не только. Я не могу объяснить технических тонкостей. Например, в патенте на транзистор сказано, что это — кристалл с какой-то особенной проводимостью разных частей и так далее. Морганы же владеют рецептом, как изготавливать эти кристаллы массово, о чём в патентных бумагах ни слова. Значит, поляк поведал много больше. Но что важнее всего, Сэм намекнул: Морганы купили некий пакет бесценных сведений. Думаю, куда более весомый, чем все патенты П. И. П… Откуда такой всезнайка свалился, представить не могу. И Сэмми не спрошу, он, скорее всего, ничего про того пана не знает.
— Кто же знает?
— Далее начинаются одни предположения. Джон Морган-младший. Он — правая рука отца. Наверняка осведомлён. Но… Сэм наотрез отказался организовать мне с ним интервью. Джон не женат. Вдруг отобьёт меня? Ведь после принятия приглашения на ужин мистер Моро уверен, что имеет изрядные шансы на мою благосклонность.
Повисла неловкая пауза. Одна Львова уверенно рассекла принесённую официантом рыбу, отправила в рот кусочек и запила белым вином из бокала.
— Не слишком ли мы многого ждём от вас, княжна? — прервал молчание Виктор Сергеевич.
— Да. В тайные агенты не нанималась. Но вы против? Мужчины, как вам не понять… На девушек высшего света наложена бездна ограничений! Блистать на балах приятно, но вскоре становится утомительно и однообразно. А выход замуж набрасывает дополнительные цепи на женскую шею — быть образцовой женой и матерью. Мещанки изменяют мужьям напропалую и вообще творят что хотят… Такие как я связаны обетами во имя чести семьи родителей и семьи мужа, любой поступок, толкующийся двусмысленно, бросает тень на репутацию. В мире, где правит магия, грех не скрыть. Знаете, что городская обывательница всего за двадцать целковых может купить одноразовый амулет, восстанавливающий девственность? Когда выходит замуж княжна или боярышня, сохранность девственной плевы вообще не принимается в расчёт. Мы приносим клятву, что чисты до брачного ложа и после венчания не познаем никого, кроме законного мужа.
— Fucking shit! — воскликнул Сэвидж. — То есть, если невеста солгала о непорочности, упадёт замертво у алтаря?
— Но что вы! Зачем портить праздник? Тихо умрёт через неделю или две от внезапно проявившейся неизлечимой хвори. У нас называют это «невестин насморк». Он неизбежен, даже если новобрачная побывала на ложе с одним только будущим своим избранником. Дорогие мужчины! Хочу, чтоб вы знали. Я не желаю быть распутной emansipe и менять мужчин в своей постели каждую неделю. Если когда-либо выйду замуж, мечтаю подарить свой цветок суженому только после венчания. Но правила высшего света Торжка, Санкт-Петербурга и Москвы невыносимо тесны и скучны. Сейчас, когда я свободна от пересудов — что скажет княгиня Волконская и боярыня Трубецкая — дышу полной грудью… Пусть воздух здесь больше наполнен угольным дымом, чем на Родине.
— Но Родина всё равно нас ждёт. Я осмелюсь, плюнув на мнение княгини Волконской и боярыни Трубецкой, пригласить вас на танец, когда объявят большой императорский бал по случаю Рождества. На него приглашают даже худородных графов вроде меня.
— Мою бальную книжицу всегда заполняла маменька, начиная за месяц до Рождественского бала, — засмеялась княжна. — И если я откажу какому-нибудь Оболенскому или Голицыну ради вас, грянет такой скандал… И многие будут счастливы, потому что обожают скандалы.
— Ещё мне придётся драться на дуэли с обиженным Голицыным, памятуя, что магия воздуха и электричества у них в роду развита сильнее, нежели у кого-то другого в Торжке, а княжич навешает на себя амулетов и Сосудов с Энергией столько, что хватило бы на запуск спутника вокруг Земли. Ничего, разберусь.
— Вы смелый человек, штабс-ротмистр! Но давайте ценить сегодняшний день и эту минуту. Здесь я вправе отплясывать и с Сэвиджем, и с Пантелеевым, и, конечно, с корнетом Искровым, когда доберётся до нас. Великокняжеская корона не потускнеет!
— Тогда поучу вас ирландским танцам, — пообещал Сэвидж. — Вам же час-полтора на Сэмюэла хватит? Пусть проводит вас до гостиницы, а мы присмотрим кабачок, где сможем весело провести остаток вечера. Если позволите пригласить вас на танец, угощаю!
В этом ресторанчике, он был довольно далеко от центра, что важно для конспирации, Львова шептала Тышкевичу, умело ведущему её в медленном вальсе:
— Представьте, бедняга Сэмми зовёт меня знакомиться с матушкой, чтоб сделать предложение! А по делу признал, что где-то здесь, в Питтсбурге, находится некий очень секретный субъект, благодаря которому и посыпались как снег на голову технические изобретения.
— Спасибо, сударыня! И добытые вами сведения невероятно важны. Но… Клянусь, вот именно в эту минуту меньше всего думается о задании.
В глазах Львовой прыгали чертенята, скакали верхом на каверзных вопросах, вроде: а о чём вы думаете, граф, коль не о долге перед Родиной?
Но она только молчала и едва улыбалась одним уголком рта. Может, с долей симпатии. Или, наоборот, давно всё решила окончательно и неблагоприятно для Виктора Сергеевича.
В памяти всплыли ранившие сердца многих минских юношей слова «отшивающей» песни, которую сочинили и с удовольствием распевали барышни-гимназистки: