Шторм. Отмеченный Судьбой
Шрифт:
– Самостоятельность закончилась? – съёрничал Вадим Петрович, откладывая газету в сторону. – Быстро, однако.
– Вадим…
– Я на пару минут, не больше, – ответил Шторм, садясь на свободный стул.
– Продолжаешь упрямиться?
Александр взял вилку и наколол лежавший на тарелке помидор:
– Проявляю инициативу.
Губы мужчины растянулись в улыбке:
– Ты только не забудь, что обычно бывает с инициатором.
– Вадим!
– Я навёл порядок в квартире родителей, – не обратив внимания на реплику дяди,
Руки Вадима Петровича замерли, но лишь на мгновение, а затем, как ни в чём не бывало, он продолжил ужин.
– Да, и деньги, которые ты дал мне вчера, я верну. Сразу как только начну зарабатывать сам.
Похоже, произнесённая фраза переполнила чашу терпения. Мужчина с грохотом положил столовые приборы на стол и посмотрел на племянника:
– Слушай, ты нарочно хочешь вывести меня из себя? Проверяешь, насколько крепки мои нервы, да?
– Даже не думал.
– Смотри сюда, когда я с тобой разговариваю!
Александр оторвался от тарелки и перевёл взгляд на дядю.
– Я всегда готов тебя поддержать, но только в том случае, когда ты перестанешь выкидывать никому ненужные номера самодеятельности. Что с тобой происходит, Александр?
Шторм молчал.
– Что? Чего тебе не хватает? С каких пор ты стал сам по себе? Думаешь, родители были бы рады, увидев твои заскоки?
– Заскоки?
– Заскоки! – повторил Вадим Петрович. – Другого слова нет. «Пойду служить!» – «Хорошо, иди!», сказал я тебе. «Хочу в Чечню!» – И даже здесь тебе не стали возражать. Мы полтора года не находили себе места, потому что в тебе вдруг заиграли гены патриота…
– Вадим, остановись! – повысила голос Оксана Владимировна.
– И теперь, вернувшись, ты снова продолжаешь творить неизвестно что.
– Неизвестно что? Правда? – взорвался наконец Шторм. – Жить самостоятельно – это плохо? Не висеть на вашей шее – это тоже плохо? Разобраться, в конце концов, с тем, что натворил перед своим уходом, – это тоже плохо? Да?
В глазах горел вызов. Дыхание было тяжёлым, а руки сжались в кулаки. Разговор на повышенных тонах позволил выпустить пар, но он же вскрыл то, о чём ни с кем, кроме Стаса, говорить не собирался. Чёртов характер!
Услышав слова племянника, Вадим Петрович побледнел. Пылавшая в глазах злость вдруг сменилась растерянностью. Взгляд скользнул к жене и обратно.
– О чём ты говоришь?
– О том, что случилось с Соколовской в мае.
В кухне воцарилось молчание. Судя по реакции, которую увидел, для родственников это не стало сюрпризом. Значит, они с самого начала всё знали? Знали и ничего не сказали?
– Я сделал это, да?
Вадим Петрович и Оксана Владимировна снова переглянулись.
– Я сделал это, – уже не спрашивая, а утверждая, произнёс Шторм.
– Ты что же, даже не помнишь? – вырвалось в сердцах у женщины.
Ответить было нечего. Он до последнего убеждал себя, что произошла ошибка, но, по-видимому,
– Когда… Когда вы узнали? – едва слышно проговорил он.
– Мы…
– Когда?
– Спустя две недели после твоего ухода, – ответил за супругу Вадим Петрович. – Алевтина встретила Оксану на лестничной клетке.
Шторм обернулся к тёте. В её глазах стояли слёзы.
– Они заявляли в милицию?
– Если бы они заявили, ты бы по горам не скакал и в окопе не ползал, – отозвался Вадим Петрович.
– Почему смолчали? – никак не мог успокоиться Александр. – Ты заплатил? – Пустой взгляд метнулся к мужчине. – Заплатил, да?
– Я ничего не делал.
Шторм горько усмехнулся:
– Я не верю.
– Саш, Вадим на самом деле…
– Она до сих пор страдает!
– Ты её видел?
– Видел. И даже общался.
Лицо Вадима Петровича побелело:
– Ты точно не в себе. Мы только всё забыли, а ты опять начинаешь ворошить былое.
– Забыли?! – снова завёлся Александр. – Я изнасиловал девушку! Мало того, свою соседку по лестничной клетке. Как прикажешь такое забыть, дядя Вадим?
Слова ударили словно хлыстом. Никто ни разу не произносил этого вслух. Ерёменко проглотил ком в горле и, встав со стула, подошёл к племяннику:
– Насколько я понял, до недавнего времени ты не знал об этом, верно? Так будь добр сделать вид, что продолжаешь находиться в святом неведении. Прошло полтора года – её семья не имеет никаких претензий к нашей. Девочка тоже. К тому же, про изнасилование говоришь только ты: тот, кто не уверен, совершал это или нет. Возможно, они потому и не заявили, что ничего не было. Больная фантазия, привлечение внимания – ей ведь так и не удалось добиться твоего расположения, не так ли?
Каждое произнесённое слово приводило в бешенство. Оказывается, он совершенно не знал свою семью. Благополучие и репутация – вот что имело значение, а остальное… На войне все средства хороши? Но даже на войне есть правила.
– Вы спятили. С ума сошли. Оба.
Александр покачал головой и двинулся к выходу из кухни, но крепкая рука Вадима Петровича остановила его, пригвоздив к дверке холодильника:
– Слушай сюда, Мистер-Доброта-и-Справедливость! Я тебе ещё раз повторяю: забудь об этом. Ничего не было, ты понял?
Шторм перехватил предплечье мужчины, но хватку ослабить не удалось.
– Я годами создавал репутацию нашей семье, пахал денно и нощно ради вашего со Стасом будущего, а теперь ты хочешь всё разрушить? Я в последний раз разъясняю для особо одарённых: семья Соколовской не имеет к нам никаких претензий, а если хочешь получить наказание, то считай, ты его уже отбыл, находясь там, куда ни один нормальный человек по доброй воле, в здравом уме, не отправится. Тебе ясно?
Шторм молчал, медленно осознавая, что всё это время боготворил Дьявола во плоти.