Шторм
Шрифт:
Хасар отступал туда, под сень настенных светильников. Отсюда все происходящее в операционной представлялось постановкой режиссера-авангардиста. Белое, красное – то, что представлял из себя главный герой, ходило ходуном.
Еще один незримый персонаж, оставшийся за кадром – смерть, сжимая его сердце когтистой рукой, отсчитывала последние секунды. Человек что-то бормотал, но Хасар думал о своем. И это «свое» в данный момент неслось где-то в безбрежном пространстве, на полных парусах уходя все дальше, унося с собой тайну, за которую сильные мира сего с радостью отдали бы часть жизни. Благодаря ублюдку, который прощался с жизнью на авансцене, ускользнул не просто ключ к богатству – неиссякаемая золотая жила. И его смерть ничего кроме разочарования не несла.
Семен Семеныча трясло. Он не хотел умирать, зубами цепляясь за жизнь. Иными словами за то, что ему больше не принадлежало. Исходили дрожью конечности, выгибалось дугой и опадало худое тело. При каждом движении красные капли падали на пол, растворяясь в лужах крови.
Влад никуда не денется. Трижды правнук покорителя степей закусил удила. Его войска уже вторглись на чужую территорию. Он поймает беглеца. Время – первая фигура, выдвинутая вперед в начатой партии. На всех островах у Хасара имелись соглядатаи. Рано или поздно Владу придется зайти в порт, что само по себе сузит поиски. О, ему еще предстоит узнать, насколько широко паук раскинул сети!
Когда пленник испустил дух, Хасар вышел из подвала, поднялся по лестнице, краем глаза отмечая, как вытянулась в струнку охрана. Он прошел по коридору к ванной комнате, отделанной стеклянными панелями, и принял душ. Вместе со струями, смывающими чужую кровь, к нему вернулось спокойствие.
Во дворе загородного особняка громыхала звуками далеких клубов душная южная ночь. В просторной джалабии, наброшенной на голое тело, потомок Чингисхана вышел в сад, расцвеченный фонарями. В шатре его ждала черноглазая Фрида и накрытый стол.
Как только Хасар опустился на подушки, заиграла музыка. Девушка улыбалась, скрывая желание в огромных черных глазах, подведенных сурьмой. Прислуга хорошо знала предпочтения хозяина – на низком столе сочилось мясо, приготовленное в тандыре.
Прежде чем прикоснуться к еде, Хасар приложился к мундштуку кальяна, вдыхая аромат. Одному богу, да еще, пожалуй, Филу был известен состав, дарующий хозяину вдохновение. То же чувство, что вызывала танура – мужской танец с юбками. Бесконечное движение по кругу, которое сейчас…
Как впрочем, и всегда по вечерам во время ужина на берегу исполнял для хозяина турчонок Щюкрю.
Гремела музыка. Мальчишка кружился, не сходя с места. Отливали серебром полосы на его юбках. Говорили, что танцовщики тануры впадают в транс во время бесконечного вращения, но это было далеко от истины. Тренировки и еще раз тренировки.
«Совершенствуя тело, совершенствуешь душу», – так говорил Хасар, изнуряя свое тело на тренажерах и в спаррингах с противниками. Степной волк, жаждущий крови, должен быть поджарым, всегда готовым к бою. Таким, каким считал себя наследник великого сына степей.
Улыбалась Фрида, позвякивали монеты, щедро вплетенные в нагрудник, прикрывающий высокую грудь. Ее чуть обозначенный живот как нельзя более подходил еще для одного танца, который так любил хозяин – танца живота.
Звучала музыка, рвали душу звуки удда, рассерженным шмелиным роем прицепившиеся к барабанному ритму. Кружился Щюкрю, фиксируя движением головы очередной поворот – уже не танцор, а нечто большее – приглашение к участию в действе, от которого закипает кровь. Зудящий в жилах плач зурны все убыстрял темп. Самоотверженно стучали барабаны, вели отчет вечности скрипки. Страстью дышала ночь, впитывая звуки тануры.
Музыка звучала быстрее. Кудрявый турчонок запрокинул голову, раскинул руки – все вращалось, неслось по кругу, рождая ветроворот – первоначальную точку будущего смерча. И только ноги танцора в национальных турецких сапогах четко отбивали такты, словно невидимый стержень связывал их с землей.
– Чаю, хабиб? – спросила Фрида. Ее голос напомнил Хасару звук флейты-нэй – хрипловатый, волнующий.
Хасар кивнул. Спокойный, умиротворенный он приготовился ждать. Но не просто сидеть на берегу, дожидаясь информации, а выйти утром в море и нанести визит Пиратским островам. К голодному волку бараны не придут. Серого охотника кормят ноги. Неважно, что степные просторы сменились безбрежной водной гладью – охота есть охота.
***
Яхта тяжело дышала. Как будто тридцатиметровому судну со звучным названием «Эллада» было на что пожаловаться. Новенькая, с иголочки. Кто мог теперь ответить на вопрос, сколько времени ей пришлось сражаться с волнами на океанских просторах? Отливали серебром хромированные детали, панели из красного дерева ловили солнечные блики, отраженные от воды. Застрявшее между стыками в мягкой кожаной мебели, трепыхалось на ветру грязное полотенце. Верхняя палуба, усыпанная осколками стекла, сверкала. В круглом бассейне на поверхности, затянутой зеленоватой пленкой, плавал мусор.
Влад медленно спустился на вторую палубу, не выпуская из рук пистолета. В коротком костюме для подводного плавания, где кроме кобуры было предусмотрено гнездо для ножа, он двинулся влево. Предельно собранный, осторожный, готовый в любой момент нажать спусковой крючок, капитан «Дикого» открыл дверь, ведущую в просторный холл.
Все суда, застывшие на вечном приколе у скалистых берегов бухты-Ловушки, объединяло одно: абсолютный порядок в подсобных помещениях при полном отсутствии людей. Чисто, убрано, кое-где на плитах стояли кастрюли, а на столах сиротливо оплывали плесенью стаканы.
На яхте со сказочным названием «Эллада» дело обстояло с точностью до наоборот. Если бы кто-то поставил перед собой цель сокрушить все, до чего смог дотянуться, то, безусловно, своего добился. Растерзанная мебель была не просто изрезана – складывалось впечатление, что обивку в бешенстве кромсали тесаком, нанося удары, куда придется. Но ни осколки стекла, ни темные полосы, засохшие на иллюминаторах, ни бурые лужи на палубе поразили Влада. Большой круглый стол, явно не из ДСП, сломанный практически пополам, удивил настолько, что ему стало не по себе. Крепкую столешницу не разрубили – сломали. Словно что-то супер тяжелое резко опустили на поверхность. Ощетинившийся сколами свидетель драмы, случившейся не так давно, молчал.