Штормовое предупреждение(Рассказы)
Шрифт:
Должно быть, он замешкался, потому что лейтенант Дроздов, который полз метров на десять сзади, теперь догнал его и тихо спросил:
— Ты чего, Никифоров, устал?
— Нет. Просто кое-что вспомнилось. — Семен энергичнее заработал локтями и вскоре опять уполз вперед Дроздова.
На этом участке фронта, прилегающем к морю, готовился прорыв обороны противника. Но у немцев здесь была батарея большого калибра, мешавшая сосредоточению наших войск. Армейское командование не располагало крупнокалиберной артиллерией, поэтому подавить немецкую батарею было поручено эскадренному миноносцу, на котором Семен служил сигнальщиком. На берег был выслан корректировочный пост во главе с командиром группы управления огнем лейтенантом Дроздовым.
И вот сейчас они ползли к вершине кургана, за которым грохотала немецкая батарея. Теперь земля дрожала непрерывно, к ее осенним запахам примешивалась едкая пороховая гарь. «Ишь ведь как гвоздит, сволочь!» — со злобой подумал Семен. Он вытер рукавом пот и оглянулся. Лейтенант поджидал отставшего радиста матроса Тихонова, тащившего на спине рацию.
Семен дополз до пересекавшего путь небольшого оврага, заросшего по краям крапивой и полынью. Из оврага тянуло сыростью, где-то на дне его мирно ворковал ручеек. Семен решил напиться. Он спустился вниз и, отжимаясь на руках, припал к роднику. Вода в роднике была прозрачной и холодной, от нее сразу заломило зубы. Семен сделал передышку, подождал, пока утихнет ломота, и снова жадно припал к воде. В это время над головой у него что-то зашуршало, и в ручей, почти к самому лицу Семена, скатился ком земли. Семен увидел в зарябившей воде чье-то колыхающееся отражение и, схватившись за автомат, резко вскочил.
Из-за густого куста полыни поднялась сначала свалявшаяся шапка соломенных волос, потом показалось испуганное, щедро обрызганное крупными веснушками лицо мальчишки.
— Ты… ты чего? — спросил Семен и смущенно опустил автомат, стыдясь напавшего было страха.
Мальчишка снова нырнул за куст. Потом куст осторожно раздвинулся, и на Семена глянули испуганные глаза.
— Ну, чего прячешься? Вылазь!
— Наши! — радостно крикнул мальчишка и кубарем скатился к ногам матроса. Он обхватил тоненькими грязными ручонками колени Семена, прижимаясь к ним, терся о них соломенной головенкой и сквозь слезы повторял одно и то же слово:
— Наши! Наши!
Семен присел, оторвал мальчика от колен и, поглаживая по его спине своей широкой, как лопата, шершавой ладонью, начал успокаивать:
— Ну-ну, не надо. Зачем реветь-то? Не дело, брат…
А мальчик бился у него в руках, точно рыбешка в неводе. Семен не знал, кто он и как сюда попал, но, глядя на худые ручонки, изможденное, в грязных подтеках, лицо мальчика, понял, что тот пережил многое. Семена охватила жгучая жалость, голос предательски дрогнул:
— Успокойся, милый.
Подползли Дроздов и Тихонов. Лейтенант, свесившись с края оврага, строго спросил:
— Это еще что такое?
— Да вот парнишку обнаружил. Должно быть, заблудился.
Мальчик все еще дрожал, прижимаясь к Семену, но уже не плакал, а с тревогой глядел на строгого лейтенанта.
— Измучился, бедный. — Семен осторожно погладил мальчика на голове. — Напуганный, видно. Ишь жмется. Ласковый.
— Мать вот узнает, приласкает по голому месту, — заворчал вечно чем-то недовольный Тихонов. — Война, а они тут бегают…
— Мамку немцы повесили, — сказал мальчик и снова заплакал.
Тихонов кашлянул — ему стало неловко. Все долго молчали.
Немецкая батарея прекратила огонь, и в наступившей тишине звонче залепетал ручей, громче стали всхлипывания мальчика.
— Сирота, стало быть, — грустно подытожил Семен и спросил: — Что делать-то будем, товарищ лейтенант?
— Пусть пока сидит здесь, а на обратном пути возьмем с собой. Куда же его денешь?
— Дяденька, я не останусь! Можно мне с вами?
В голосе мальчика звучало такое отчаяние, в робком взгляде было столько мольбы, что лейтенант почувствовал, как к горлу подкатывает тугой ком.
— Ладно, — выдавил он и отвернулся. Потом решительно бросил: —Пошли!
Теперь Дроздов и Тихонов ползли впереди, а Семен с мальчиком — за ними. Мальчик быстро устал. Семен, сделав небольшую остановку, заботливо наставлял:
— Ты не шибко пригинайся, и так не видно в траве- то. Ты на локтях да на коленках старайся, так способней.
Наконец они доползли до вершины кургана. С нее хорошо был виден лежавший в километре лесок, за которым укрывалась немецкая батарея. С другой стороны к лесу жалась небольшая деревенька. От нее осталось всего четыре избы. Проходившую когда-то по опушке леса улицу обозначал сейчас лишь нестройный ряд печных труб, могильными крестами торчавших над горками закопченных фундаментов.
— Это наша Васильевка, — грустно пояснил мальчик.
Пока Тихонов развертывал станцию и налаживал связь с эсминцем, а лейтенант производил расчеты, Семен открыл банку консервов и пригласил мальчика:
— На-ка, перекуси. Как тебя звать-то?
— Федькой. Васильев — фамилия. У нас в деревне все были Васильевы, поэтому она так и называлась.
— Ну, а я, стало быть, Семен Никифоров. Тебе сколько годов-то?
— Двенадцать.
— А на вид — не дашь. Отощал ты, брат. Ну, ничего, вот придем на корабль — откормишься. У нас еда первоклассная. По военным временам, конечно.
Тихонов доложил, что связь с эсминцем есть. Дроздов начал передавать исходные данные для стрельбы.
Первый залп лег с недолетом и с небольшим выносом по целику. Но уже вторым залпом немецкая батарея была накрыта, и началось поражение на одном прицеле. Над лесом теперь непрерывно стоял столб огня и дыма. В стереотрубу было видно, как взлетают вверх обломки деревьев и тяжелые комья земли. Один раз высоко в небо взметнулось колесо…
— Никифоров! — окликнул Семена лейтенант. — Забирай-ка мальчишку и иди к катеру, а то немцы начнут искать нас и могут сюда нагрянуть. Видишь, зашевелились?
Действительно, в немецких траншеях, лежавших перед деревней, задвигались маленькие черные фигурки, откуда- то справа начал бить миномет. Правда, мины рвались пока на вершине соседнего кургана, но немцы могли перенести огонь и сюда или выслать наряды для прочесывания всех сколько-нибудь заметных высот.
Семен с Федькой поползли к морю.
Еще восемь суток эсминец не заходил в базу, охотясь за вражескими транспортами. За это время Федька вполне освоился с корабельной жизнью. Жил он в кубрике, вместе с Семеном. В тот же день, когда Федьку привели на корабль, Семен вынул из рундука припасенную перед самой войной для увольнения в запас форму первого срока и отнес ее корабельному портному. А уже на другой день Федька переоделся в ладно подогнанную форменку, флотские брюки и маленькую бескозырку с лентой. В новенькой морской форме он чувствовал себя несколько стесненно, но глаза его загорались гордой радостью, когда он видел себя в висевшем на переборке зеркале.