Штрафбат
Шрифт:
— Есть таскать снаряды, гражданин капитан!
Плоские снарядные ящики брали вдвоем и несли метров сто к орудиям. Отец Михаил таскал снаряды наравне со всеми, подоткнув за пояс полы длинной рясы.
Бредунов с лейтенантами возился у орудий — проверяли прицелы, затворы, крепления. Бредунов что-то приказывал, и лейтенанты бежали исполнять…
Твердохлебов прошел по линии окопов, останавливаясь возле каждого расчета. В расчете двое. Рядом с противотанковым
— Ну что, тихо пока? — присаживаясь, спрашивал Твердохлебов.
— Да пока тихо, комбат.
— Скоро громко будет. — Твердохлебов посматривал на часы. — Как твоя фамилия, запамятовал что-то?
— Чудилин я, комбат. Федор Захарович. Который раз спрашиваете.
— Ох, Чудилин, память плохая стала, потому и спрашиваю. Ладно, Чудилин, смотри, во время боя не начуди.
— Тут и без меня чудиков хватает!
— Во-во, без чудиков вроде и война не война… — И комбат шел дальше по линии окопов.
Вдруг вдали послышался слабый рокот моторов.
В окопах вскинули головы — на горизонте появились черные коробки танков. Защелкали первые выстрелы, рванули первые снаряды, брызнуло землей. Твердохлебов прижался к стенке окопа, приставил бинокль к глазам — танки ползли на расстоянии метров двадцати пяти — тридцати друг от друга.
— Раз, два, три, четыре… восемь, девять… двенадцать, четырнадцать, — шевеля губами, считал Твердохлебов. — Восемнадцать, двадцать… — Он отнял бинокль от глаз, закричал: — Бронебойщики! Не торопись! Ближе подпускай! Ближе! — Он побежал по ходу сообщения от одного расчета бронебойщиков до другого. — Ближе подпускай! Ближе! А вы пехоту отсекайте!
Ухнули новые взрывы. Теперь уже снаряды попали в самые окопы, и перед ними, и за ними. И первые убитые легли на дно окопов. Застрекотали станковые пулеметы, хлестнули автоматные очереди.
Танки вели беглый огонь. Снаряды рвались частоколом, один за другим, один за другим…
Застыли расчеты бронебойщиков. Стрелок прильнул к ложу длинного противотанкового ружья, не отрывал глаз от прицела.
— Давай… — шепнул помощник, и стрелок дернул спусковой крючок. Ружье подпрыгнуло, изрыгнув снаряд и пламя.
— Промазал… — Стрелок протянул руку. — Давай!
Помощник подал снаряд. Стрелок заправил его в казенник, вновь прильнул к ложу, старательно прицелился. И вновь подпрыгнуло ружье, посылая смертоносный снаряд.
— Промазал… — уже с отчаянием прошептал стрелок. — Давай!
Танковый снаряд угодил перед ними прямо в бруствер. Рвануло, столб земли обрушился на бронебойный расчет, ударило взрывной волной. Стряхнув с головы землю, стрелок просипел:
— Давай!
И через секунду совсем рядом закричал радостный голос:
— Попа-а-ал! Тютелька в тютельку!
Черным костром задымил первый танк.
— Есть один! Хорошо горит, тварюга!
Выстрелы бронебойщиков ухали один за другим, и уже на поле горели шесть танков. Но остальные упорно ползли вперед, били без перерыва. И за танками бежали немецкие автоматчики, стреляя веером от живота.
Бой разгорался. На поле чадили уже девять танков, а из-за леса появлялись новые и новые черные коробки и ползли, стреляя на ходу.
Твердохлебов то и дело прикладывал бинокль к глазам, считал, шевеля губами.
— Орда прет… мать твою, орда… Что ж там артиллеристы молчат, туды их в качель?
И, словно услышав слова Твердохлебова, рявкнул первый залп батарей Бредунова.
Поле встало дыбом. Один танк подпрыгнул, башня отлетела далеко в сторону, танк загорелся. Прошла минута и рявкнул второй залп, за ним — третий, четвертый!
Горели и чадили танки — все поле пылало кострами.
Но уцелевшие упорно ползли вперед… все ближе и ближе к линии окопов.
— Огонь! — кричал лейтенант, и пушка подпрыгивала, отправляя снаряд. И тут же заряжающий посылал новый снаряд в казенник. Наводчик крутил рычаг, припав к прицелу.
— Огонь!
Батарея разом изрыгнула пламя.
— Снаряд! Быстрей! Прицел восемь! Огонь! Заряжай! Быстрее, вашу мать! Огонь!
И тут на батарею обрушился шквал минометного огня. Одно орудие взрывом перевернуло, покорежив щит. Те, кто не успел попрыгать в укрытия, остались лежать возле пушек.
Бредунов метался среди орудий, наклонялся то к одному, то к другому солдату, тряс за плечо молоденького лейтенанта:
— Сережа! Сережа! Ну что же ты! — и сам бросился к орудию.
Из укрытий стали вылезать оставшиеся в живых. Савелий и Леха Стира подхватили ящик со снарядами, потащили к ближайшему орудию. Выскочил солдат-артиллерист, тоже бросился к пушке.
— Ты что, падла?! Прохлаждаешься? — рявкнул на него Бредунов, отрываясь от прицела. — Заряжай!
И тут он увидел Савелия, усмехнулся:
— Что, Савелий, от страха штаны мокрые?
— У кого мокрые, а у кого и сухие, — буркнул Савелий, хотя от страха у него сводило челюсти.
Рядом взвизгнула и рванула мина, за ней еще одна, еще! Савелий и Леха распластались на земле, а Бредунов все стоял, кричал яростно:
— Огонь! Второе орудие заряжай! Третье орудие заряжай! Прицел восемь! Огонь!
Орудия подпрыгивали, как лягушки, плевались огнем и снарядами. И вновь сквозь грохот разрывов мин слышался сорванный яростный голос Бредунова: