Штрафбат
Шрифт:
— Подъем. Пошли.
Твердохлебов поднялся и пошел по длинному глухому коридору. За ним шел сержант и звенел ключами. Так со звоном и доставил в кабинет следователя.
В просторной комнате с зарешеченным окном и железным ящиком-сейфом стояли стол, два табурета и стул — больше мебели не было. За столом сидел худощавый, лет сорока человек в сером гражданском пиджаке и темной рубашке. Высокий лоб с большими залысинами, острый подбородок, серые маленькие глаза завершали портрет следователя
— Ну как, отдохнули? — спросил Курыгин. — Присаживайтесь.
— Отдохнул, — Твердохлебов сел на табурет напротив стола.
— Тогда продолжим. — Следователь Курыгин полистал бумаги, лежавшие перед ним в серой бумажной папке. — Вы говорили, что власовец Сазонов Александр Христофорович был вам знаком в плену. До плена вы его знали?
— Нет.
— И на ваших глазах он согласился пойти воевать на стороне немцев?
— Да.
— Он участвовал в вашем расстреле?
— Да.
— Если верить показаниям свидетелей, он очень обрадовался, увидев вас.
— Я этого не заметил.
— Чего?
— Что он обрадовался.
— Свидетели так показывают, — развел руками Курыгин. — Я потом дам вам почитать их показания. Еще вопрос. Зачем вы пришли ночью в камеру, вернее, в комнату, где содержался под охраной Сазонов?
— Ну, просто… поговорить хотел… Спросить, как он себя чувствует в шкуре предателя, — медленно отвечал Твердохлебов.
— Да зачем вам это нужно было? — улыбнулся следователь. — Предатель — он и есть предатель. Его расстреливать нужно, а не интересоваться, как он себя чувствует. Если бы вы в гневном припадке… ну, там, не помня себя, застрелили бы его — я бы понял, хотя за такое и следовало бы наказать, но я бы понял! А вот желания побеседовать со всякой мразью я понять не могу. Да еще самогону принести, чтобы выпить с предателем родины, — этого я понять не могу.
Твердохлебов молчал, опустив голову.
— А вы удивляетесь, почему вас арестовали.
— Я уже ничему не удивляюсь… — обронил Твердохлебов.
— Еще вопрос. Кто изнасиловал девушку во Млынове? Так и не выявили преступника?
— Нет… не выявил…
— Да где уж там выявить! — саркастически улыбнулся следователь Курыгин. — На любого в батальоне укажи и не ошибешься. Бандиты и моральные уроды.
— Зачем вы так? — Твердохлебов поднял на него глаза. — Стало быть, и я моральный урод и бандит?
— И вы! — нахмурился следователь. — Раз вы ими командуете и допустили такой позор! Изнасиловали девчонку, а вам как с гуся вода! Отвечать придется, гражданин Твердохлебов. И за мародерство придется ответить! И за ограбление склада продуктов у особистов! И за антисоветские анекдоты! Вам тут лет на пятнадцать за глаза хватит! Уж мне-то можете поверить.
— Я вам верю, вы человек знающий… — вздохнул Твердохлебов.
— Ну что ж, не думал, что вы такой покладистый. Про вас другое рассказывали, — усмехнулся следователь Курыгин.
Ответить Твердохлебов не успел — дверь открылась, и в кабинет вошел генерал-майор Чепуров. Следователь вскочил, будто его током ударило, едва не опрокинул стул, на котором сидел. Поднялся и Твердохлебов.
— Товарищ генерал-майор, разрешите доложить…
— Не надо. Садитесь. — Чепуров подвинул свободный табурет от стены поближе к столу, уселся, проговорил:
— Допрашиваете?
— Так точно, товарищ генерал-майор, веду допрос арестованного.
— Продолжайте. Не обращайте на меня внимания. — Генерал внимательно посмотрел на Твердохлебова.
— Итак, подследственный Твердохлебов, вы подтверждаете, что во вверенном вам штрафном батальоне рассказывались антисоветские анекдоты?
— Может, кто и рассказывал. Сами понимаете, народ сложный, многие прямо из лагерей на фронт пришли. Так что вполне допускаю. Но я лично ни разу не слышал.
— В письменных заявлениях указывается прямо, что много раз антисоветские анекдоты рассказывались непосредственно в вашем присутствии, — холодно-официальным тоном произнес следователь.
— Такого не было. Если б я услышал, я бы уж точно… я бы пресек это дело! Не допустил бы, конечно, такого безобразия, — отвечал Твердохлебов.
— Назовите фамилии бойцов, которые рассказывали подобные анекдоты.
— Да как же я могу их назвать, когда я не слышал ни разу?
— Лжете! Знаете! Выгораживаете! Покрываете! — повысил голос следователь. — Фамилии назовите!
— Ну, был один такой… — опять протяжно вздохнул Твердохлебов. — Говорили мне про него, что любит всякие анекдоты травить. Котов фамилия. Только убили его три дня назад. Когда немцы наступали. Бессмысленно мне эти фамилии называть, гражданин следователь. — Твердохлебов приложил руку к сердцу. — Весь батальон полег во время немецкого наступления. От восьмисот человек семнадцать осталось. Кого я ни назову — все мертвые. Видать, мне за всех отвечать придется.
— Придется! Ответите! — почти выкрикнул следователь и краем глаза покосился в сторону генерала.
Тот сидел с невозмутимым видом, сложив руки на животе. И вдруг спросил:
— И много танков ваш батальон уничтожил?
— Не было возможности точно сосчитать, гражданин генерал-майор. Примерно штук сорок — пятьдесят…
— Весь батальон полег? — переспросил генерал.
— Весь, гражданин генерал-майор. И артиллерийский дивизион. Командир дивизиона капитан Бредунов получил смертельную рану.