Штрафники берут Рейхстаг. В «логове зверя»
Шрифт:
То, что Латаный сразу нашел общий язык со старшим группы сержантом Вешкиным и его подчиненными, внушало Аникину оптимизм. Когда пэтээровцы, отдуваясь и тяжело дыша, прибыли со стороны моста, обрадованные штрафники бросились помогать развьючивать стопки «фаустпатронов» и прочего скарба, Латаный принял у старшего группы его личный ПТРС. Деловито, но в то же время аккуратно и даже деликатно, со знанием дела осмотрев грозное оружие, Латаный выдохнул:
– Ухожена…
В его одобрении сквозило такое явное сожаление, что Вешкин сразу сообразил, что к чему.
–
Почти все трофейные «фаустпатроны», которые бойцы противотанкового взвода донесли в здание железнодорожной станции, остались в их распоряжении. По паре одноразовых ручных гранатометов Аникин решил выделить в отделения, предварительно согласовав вопрос с Вешкиным. Сержант голову не морочил ни себе, ни Аникину, с ходу четким, по всей форме докладом показав, что субординацию уважает и соблюдает и готов подчиняться приказам старшего по званию.
XXXIII
Небо делалось все светлее, отчего по контрасту темнели угловатые контуры подступавших к площади домов. Впереди на левом фланге вдруг резко затараторили автоматы, с новой силой застучал пулемет. В его методичном «та-та-та» угадывался немецкий педантизм, который можно было с одинаковой уверенностью отнести и насчет трофейного «МГ» Кокошилова, и насчет фашистов, встретивших бойцов Шевердяева огнем своих пулеметов. Со всей определенностью можно было сказать лишь одно – бойцы сумели подобраться вплотную к вражеским позициям и теперь пошли в атаку.
Дальше все происходило с молниеносной скоростью. По команде Аникина пэтээровцы выбежали на тротуар перед площадью. Группа разделилась надвое по обе стороны чадящего дымом грузовика. Бойцы Вешкина во главе с сержантом одновременно припали на одно колено и, вскинув на плечи ручные одноразовые гранатометы, произвели выстрелы по заранее намеченным целям.
Люди Капустина и Латаного уже ждали этого. Из оконных проемов и проломов, из-за сгоревших остовов возникли фигуры бойцов и, пригнувшись, петляя и стреляя на ходу, бросились через площадь.
Еще не осела пыль и не развеялся дым от разрывов кумулятивных гранат, грязно-белыми следами выхлопа расчертивших пространство площади, а в сторону немцев полетели гранаты. Несколько взрывов взметнулось позади бронетранспортера. Один из них снес верхнюю часть с афишами тумбы. Она покатилась по окружности под ноги штрафниками, грозя сбить бегущих с ног.
XXXIV
Бойцы третьего отделения уже заняли позиции на правом углу улицы. Укрывшись за тумбой и бронетранспортером, они открыли шквальный огонь по всем четырем этажам стоявшего на другой стороне дома. Штрафники прикрывали товарищей, стремясь во что бы то ни стало сбить град пуль, летевших из здания-корабля в сторону бойцов Капустина.
Площадь со стороны улицы имела округлую форму. По диагонали, от станции до углового четырехэтажного здания, было не больше восьмидесяти метров. Преодолеть под огнем противника эти десятки метров пространства, ровного, как операционный стол хирурга, было чрезвычайно сложно.
Немецкие пулеметы, стрелявшие с первого этажа, умолкли. Может быть, их расчеты были уничтожены кумулятивными снарядами фаустпатронов, выпущенных бойцами противотанкового взвода. Или немецкие пулеметчики переместились на другую сторону дома, отбивая атаку штрафников из отделения Шевердяева.
Не унимался лишь пулеметчик, засевший на третьем этаже. Лязгающий, металлический лай его смертоносной машинки по-прежнему оглашал площадь, рассыпая смерть по мостовой. Вот одного бойца, на бегу перехлестнутого очередью, словно раскаленной стальной цепью, крутануло с силой, как тряпичную куклу, и швырнуло на камни мостовой.
А кровавая цепь, расхлестываясь во все стороны, разматывалась с бешеной скоростью и неслась дальше. Вот штрафник в телогрейке беспомощно повалился на брусчатку, пытаясь спастись от жуткого цокота пуль, высекающих искры о камни. Будто дьявол скачет по берлинской площади, ударяя по брусчатке подкованными копытами.
Пронесет, пронесет!.. Только бы!.. А-а-а!.. Истошный вопль огласил площадь. Это вжимавшегося в площадь бойца полоснула наискось безжалостная очередь. Будто пилой провела по ногам, зубьями вырвав клочья мяса и мышц, заставив несчастного завизжать от боли, зареветь нечеловеческим голосом и покатиться по площади, дергаясь в конвульсиях, подтягивая и беспомощно волоча перебитые ноги.
Со стороны афишной тумбы вверх, в сторону третьего этажа, полетели одна за другой гранаты-«колотушки». Первая угодила в стену между оконными проемами и, отскочив, упала под цоколь здания. Осколки от ее взрыва едва не задели Капустина и его бойцов, уже подбегавших к стене дома. Второй бросок оказался точен. Граната нырнула в оконный проем, из которого вел огонь вражеский пулеметчик. Огненно-пылевая взвесь и дымное облако взрыва вспучились наружу.
– Впере-о-од!!! – закричал Аникин, бросаясь в сторону здания.
Ему казалось, что это он, несмотря на все усилия, остается на месте, а прыгающая громада дома, раскачиваясь и стремительно увеличиваясь, несется на него, чтобы раздавить и размазать по мостовой. Он будто опережал собственный голос, и тот раздавался где-то позади, толкая его в затылок и лопатки.
– Впере-о-од!.. Впере-о-од!!!
Глава 2
Берлинская сирень
I
Через несколько секунд пулемет залаял снова. Но этих нескольких секунд было достаточно, чтобы Аникин, Липатов и Климович, подхватив за руки и ноги корчившегося посреди площади раненого, опрометью добежали до угла дома-корабля. Здесь образовывалась спасительная мертвая зона, куда не долетали вражеские пули. Пользуясь этим, тут скучковались бойцы из отделения Капустина. Среди них взгляд Аникина вдруг выхватил Безбородько.
– А ты здесь откуда?! – удивленно воскликнул взводный, дергая бойца за тщедушное плечо.