Штрафники не кричали «Ура!»
Шрифт:
— Нам надо спасти лейтенанта… — веско сказал он. — Если мы откроем огонь, нас тут же накроют огнем. Мы тут как в консервной банке.
— Да, из двух штрафных свиней быстро сделают свиную тушенку… — со злым сарказмом проговорил Отто. Он не имел ничего против предложенной Ульманом идеи отсидеться. Более того, хитроватая деревенская логика Ганса находила в его лице всяческую поддержку. В конце концов, действительно, их главный приказ, полученный лично из уст самого герра майора, — спасать лейтенанта Паульберга. Этим они и будут заниматься, не жалея себя.
Теперь главное, чтобы их в этой консервной банке никто не засек.
— А шеи мы тут чудом не переломали… — заметил Отто тихим-тихим шепотом. Ганс согласно кивнул.
Они старались не шевелиться. Пока идет стрельба и их можно увидеть тут, на дне карьера, лучше хорошенько подумать, прежде чем действовать. К тому же с их стороны ударила встречная волна очередей. Не иначе, батальон пришел в себя и решил всерьез огрызнуться.
VI
Отто спешно старался найти какой-то выход из ситуации. Становилось ясно, что отсидеться им тут, да еще с бредящим лейтенантом, никто не даст. Надо что-то предпринимать…
Ну вот… Эти русские тоже будто улавливали мысли на расстоянии. Сразу несколько осветительных ракет взмыли в воздух со стороны русских. После густой темноты эти несколько зависших в почерневшем небе светильников показались Отто яркими, как лагерные прожекторы.
Взобраться обратно наверх не было никакой возможности.
— Надо уходить, — на ходу бросил Отто, резко поднимаясь. — Берем лейтенанта.
— Я сам, — остановил его Ульман. Кто знает, может, он надеялся, что ему потом зачтется особое рвение при спасении командира. Но до этого момента еще предстояло дожить.
Несколько пуль вошли в песок прямо над их головами. Земля осыпалась на Паульберга.
— Скорее, скорее, Ганс! — Отто бросился вперед.
Похоже, что их местонахождение на дне карьера перестало быть для русских тайной. Что ж, пора предъявить свои козыри. Хаген на ходу вскинул пулемет. Его палец предусмотрительно нажал на кнопку предохранителя. Его указательный палец на спусковой гашетке вел себя хладнокровно, как будто бы действовал сам по себе. Вот он нажимает крючок — плавно, постепенно. Как будто в кинематографе замедлилось движение пленки. Пулемет вздрагивает — будто просыпается. В стальном конусе ствола, как в маленькой вазочке, вспыхивает огненная роза. Ствол начинает двигаться взад-вперед, и затвор выплевывает первые стреляные гильзы. Раз… два… три… четыре… пять… Они, как окурки, дымясь, падают в песок. Первая порция смерти ушла на противоположный край карьера.
Этот пулемет не может стрелять одиночными. «Что ж, обеспечим автоматический ход стрельбы на должном уровне» — так, почему-то во втором лице, рассуждает Отто. Все очень просто: в этот момент он не отделяет себя от своего пулемета. В этот момент он и его МГ — одно целое. Поэтому «мы», и никак иначе. Отто Хаген знает, как вести себя с такой игрушкой. Если вести обстрел длинными очередями, пулемет начинает скакать и брыкаться в руках. Это только лишняя трата патронов — кучности никакой, пули летят вразлет и мимо цели. Другое дело — плавная прицельная стрельба короткими очередями. В каждое нажатие курка выпускаешь по пять-шесть патронов. Тогда пущенные очереди ложатся точно в яблочко.
Конечно, на бегу трудно обеспечить такой уровень стрельбы. Но МГ слушается. Отто понимает это почти
— Давай, Ганс, где ты? — Отто оглядывается назад.
Ульман, с лейтенантом на плечах, немного отстал. Но он изо всех сил старается держаться следом за Хагеном. Видно, что ему тяжело, но он не кричит, не кряхтит и не жалуется. Только тяжело сопит и то и дело, высвобождая руку, отирает пот рукавом грязной шинели.
Они падают прямо наземь и пытаются наскоро, насколько возможно, нагрести перед собой горки песка. Хоть какое-то подобие укрытия. Ганс сипло и надрывно дышит. Как будто пытается запихнуть внутрь себя непомерно большие куски ночного воздуха. Но его легким, кажется, никак не удается их в себя вместить.
Свист пуль вокруг них усиливается. Только сейчас Хаген замечает какую-то бесформенную груду впереди. Надо добраться туда и перевести дух. Иначе их сейчас подстрелят, как куропаток.
— Ганс, хватаем лейтенанта. Я — за колени, ты — за подмышки. Это будет наш лучший спринтерский забег. Мы должны установить мировой рекорд, черт возьми! Это будет круче, чем на стадионе «Олимпия»… Сама Рифеншталь снимет про нас с тобой фильм…
По лицу Ульмана Отто понимает, что тот про Рифеншталь слыхом не слыхивал. Может, он и в киношке ни разу не был, виноградный увалень… Сейчас это не имеет значения. Главное, дотащить лейтенанта до этого нечто, которое должно защитить их от русских пуль.
— Ну что, бежим?… — Отто подхватывает Паульберга за левую руку. Ганс молча кивает головой и делает то же самое с правой рукой командира. Они вскакивают и тащат лейтенанта вперед. Свободной правой Отто вскидывает ствол пулемета и палит на ходу куда-то вверх. Тяжелый пулемет танцует у него в кисти, грозя вот-вот вырваться. Очереди уходят вразброс, лишь отдаленно выдерживая сектор обстрела. Но все равно с такой огневой поддержкой бежать уже не страшно. Просто тяжело — носки сапог загребают песок, да еще волочатся каблуки лейтенанта. Они кое-как дотаскивают его до укрытия. Оказывается, что это два больших валуна.
VII
Один за другим позади раздаются два взрыва. Метрах в десяти от них. Кто-то из русских метнул вдогонку гранаты. Бросок хороший. Но все равно серьезный недолет. Хорошо еще, что гранаты — наступательные. Разлет осколков невелик, но они все равно достают до валунов, за которыми успевают спрятаться испытуемые вместе со своим командиром. Отто сквозь хрипы и кашель, вырывающиеся из его вздымающейся и опадающей груди, слышит щелчки и цокот. Это осколки секутся о каменную породу, отскакивая в разные стороны.
Отто и Ульман аккуратно прислоняют командира к краю валуна и тут же валятся наземь.
— Ух… не верится… неужели мы живы?… — выдыхает Отто. Он чувствует такую усталость, что, кажется, ничто не сможет его заставить вновь подняться на ноги.
— Похоже, так… — раздается бас Ульмана. Видно, что эта пробежка заметно оживила Ганса. Он как-то лихорадочно озирается по сторонам, наверняка ждет, что их сейчас накроет следующая порция гранат. Что ж, пули русских заставят шевелиться даже такого деревенского увальня. Ульман то и дело останавливает свой взгляд на лейтенанте. Тот, похоже, отдает концы — мечется, ругает кого-то в бреду, потом начинает говорить тихо-тихо, вкрадчиво.