«Штрафники» СС. Зондеркоманда «Дирлевангер»
Шрифт:
На следующий день утром я не мог попасть на первые линии, однако я должен был быть в боевой готовности. Я забрал свои вещи, вскочил на машину, которая на большой скорости хотела сбежать от пуль АК Несколько раз мы застряли, машина была также обстреляна, однако мы пробились. Около одного большого здания водитель остановился. «Здесь ты останешься», — сказал. «Старый тоже здесь находится», — крикнул мне вслед в тот момент, когда я уже заходил в здание. Под прозвищем «Старый» он имел в виду ужасного СС-оберфюрера Дирлевангера. Я прибыл к одному офицеру, который незадолго до этого направил меня в 1-ю штурмовую роту 1-го батальона. «Ты будешь обслуживать пулемет в 3-й группе» — сказал мне командир роты. Я направился в группу. Вместе со мною она насчитывала 9 человек Впечатление, которое они производили, было не из лучших. Некоторые из них лежали на земле, другие играли в карты или курили, рядом с каждым находилась посуда или стакан с вином или водкой. Беспорядок, грязь и отвратительный
Мы так пробыли два дня, прежде чем была поднята тревога, которая скоро была снята. Снова я прислушивался к разговорам других. Малоинтересным было прислушиваться [к] постоянным эпитетам этих других. Семеро из них являлись уголовными преступниками, наказываемыми один или больше раз, все имели на своем счету 5–8 лет пребывания в концлагерях. Только один не был преступником. Для того чтобы убить время, я смотрел по сторонам и занимался своим пулеметом.
Однажды утром была поднята тревога. В быстром темпе нас направили в центр города «для подкрепления» — так это называлось. Снятые с передовой позиции роты, уставшие и грязные, они шли нам навстречу. «Штурмовая рота X исчерпана», «Командир тоже убит!», «Убийственное сопротивление», — такие и им подобные крики я слышал. Звучали отдельные выстрелы. На одной большой площади нас встретил сильный огонь пулеметов и автоматов. Были раненые. Они были отправлены в тыл. Вперед! Наконец мы достигли ворот дворца Брюля. Несколько пикирующих бомбардировщиков пролетело с грохотом в юго-западном направлении, бросая свои тяжелые бомбы на расстоянии лишь только 100 м. Зазвенели разбитые окна, осколки и камни долетали даже до нас. В скором времени пришли другие отряды. Распределены квартиры. Это великолепное здание избежало разрушения, за исключением нескольких ударов гранатомета. Однако внутри царствовал большой балаган — картины, зеркала и мебель имели явные следы умышленного разрушения. Все вещи, которые там были найдены и оказались непригодными, были выброшены через окно.
Ближе к вечеру все успокоилось. Я пошел в парк, расположенный вблизи, и сел на скамейку. Здесь царствовал глубокий покой. Чем я стал? Как это случилось? Побег из Дембицы, помощь со стороны поляков, преподаватель в Рыманове, арест, Монтелюпих (тюрьма гестапо в Кракове — Примечание авт[ора]), жестокость, приговор, повторное препятствие в побеге. «Ты венгерская свинья!» — кричал мне чиновник СД, закрывая дверь камеры; потом Дахау, бесконечные исправительные упражнения или тяжелая работа с водяным супом из гнилой брюквы. «А сейчас покажи, что можешь!» Сейчас стреляю в людей, которые помогли тебе в побеге, которые дружелюбно к тебе относились! Насколько несправедлива эта жизнь. «Никто не избежит смерти из тех, кто на несколько дней окажется под перекрестным огнем АК», — сказал вчера один раненый. Сегодня утром он уже умер. Пусть это будет быстро. Если уж тому быть, пусть это будет скорее. При выдаче приказов было сказано: «Нужно 14 добровольцев». Меня принудили выступить вперед. «Какая это работа?» — я подумал. В комнате командира я узнал тогда, в чем дело. «Значит, все ясно», — шеф окончил свое заявление. «Очистить карманы, 1 пулемет с барабаном, кроме этого, только пистолеты, обмотать тряпками стопы. В 23 [часа] выстроиться во дворе. Марш!» Я никогда не принимал участия в рукопашном бое, но скоро стало для меня ясным, что это своего рода акции сумасшедшие. Я написал еще одно письмо и дополнил свой дневник.
С большой дистанцией, друг за другом, мы дошли к передовым линиям. Отсюда мы двигались вперед с большим трудом, подыскивая, куда прислониться. Через некоторое время в нашем поле зрения появилась баррикада. Перед ней туда и обратно ходил часовой. Мы должны были пройти через 3 баррикады, чтобы добраться к зданию телекоммуникации. Я пополз вперед. Вдруг, с очень близкого расстояния, из окна, был открыт огонь из автомата. В скором времени блеснуло со всех сторон. «Назад!» — прозвучал приказ. Я начал отступать. Передо мною один заскулил. «Получил в ногу, в бедро, взрыв», — он сказал шепотом. Мне удалось пробиться. Некоторые еще присоединились ко мне. Я их подсчитал. Вместе с командиром роты нас осталось 8 человек. Но кого это волнует! Ведь пополнений хватает! Ведь концлагеря и тяжелые тюрьмы еще полны! Ведь не играет никакой роли, сколько людей погибнет при такой акции! Результат: ни одного выстрела и 6 трупов.
«Тревога! В течение 10 минут выстроиться во дворе!» — прозвучал приказ. Было 4.30 того же самого утра. Страшными, окружными дорогами шли в направлении Гданьского вокзала. Мы остановились вне гетто у одного склада снабжения СС. «Наступаем в 9.00», — сказал шеф. Мы прождали до 11.00, когда пришел приказ об отмене наступления. Я вошел в здание. Бесчисленное количество консервов лежало брошенными, на железнодорожных рельсах стоял наполовину выгоревший грузовой поезд. Он был загружен сахаром. Все пространство вокруг поезда было черным от сожженного сахара. Также погибшие солдаты АК лежали вокруг в обмундировании и без него. Около 16 часов мы отошли через сады в северном направлении. В 19 часов началась атака. Комплекс домов, расположенный совсем рядом от разрушенного бомбами трамвайного депо, должен был быть взят. Вся рота, значит, 3 группы, начала наступление. Перед тем, когда мы достигли стен дома, из-за сильного огня погибло 6 человек. Среди них был также командир роты. Через несколько минут был убит и командир моей группы. Я стал его преемником. В группе было еще 5 человек. Борьба за угловой дом продолжалась до вечера. После бомбардировки ближайших домов несколькими пикирующими бомбардировщиками стало тихо. Ночью мы охраняли взятый дом. Всю ночь было спокойно, не останавливался только вой Nebelwerfer.
Следующим утром пришла новая рота. Нас сняли с поста, потом пришли пленные. Видел лица, которые дрожали от голода, нищеты и страха. Некоторые еле держались на ногах. В большинстве это были старые мужчины и подростки. Измученными глазами они смотрели на нас. Никто не жаловался. Тупым взглядом смотрели в неизвестное им будущее. Моральная победа была, несомненно, на их стороне. Из их разговоров я узнал, что весь комплекс защищало три человека АК Двоих из них я видел. Оба были разорваны взрывами бомб так, что невозможно было их опознать. При них не найдено оружия. Пленные были отведены назад и собраны. В одном большем зале, в котором крыша была продырявлена осколками, как сито, выстроилось некоторое число пленных. Чиновники СД допрашивали некоторых из них. Некоторые из моих «коллег» отбирали у беззащитных ценные вещи. Рядом стояли также офицеры, однако они этого не видели. В последнем ряду стоял пожилой мужчина в окружении двоих парней. Показывали на них. «Это князь со своими сыновьями», — говорили. С гордо поднятой головой он смотрел на смотревших на него фигуры СС-манов. Вдруг один офицер отошел от остальных и подошел к поляку. Не промолвил с ним ни одного слова, только осмотрел его с верху донизу, и потом ушел. Спустя несколько секунд он вернулся и снял с пальца у одного из этих парней перстень. Я онемел.
Во второй половине дня мы промаршировали мимо разрушенного гетто. О восстании в апреле [19]43 г. я знал только понаслышке. То, что я там увидел, превзошло все возможное воображение. Развалины и горы кирпичей, а между ними несколько железных балок — вот, что осталось после всего от района мирового масштаба города. Во время марша на квартиру меня направили к одному посту вермахта. По дороге я должен был проходить мимо квартиры азербайджанских казаков. Уже издалека я услышал громкое, монотонное пение пьяных. Когда я приблизился, я заметил нескольких молодых девчат. Нескольких из них жестокие кочевники загнали в дома. Страшный хохот остальных сопровождал эту десятку. Еще долго звучали в моих ушах беспомощные крики этих несчастных, которых насиловали до смерти.
23 [августа] вечером прозвучала тревога. «Собрать все. Сюда уже не возвратимся». Я был доволен этим. В этот раз шли в направлении Вислы. Было темно, хоть глаз коли. Мы проходили, как это уже часто бывало, мимо выгоревших трамваев. Везде тот же самый ужасный вид. Спустя 30 минут к нам прибыл связной, который провел нас дальше. Мы ползли через большие каменные блоки. Здесь должны были быть большие детонации. Все было разрушено. И здесь был обстрел. После длительного ползания по развалинам мы пришли к огромному дому. Мы заменили казаков. Они потеряли 80 % своего состава. Один унтер-офицер, немец, так представил эту ситуацию: «До второго этажа безопасно. На третьем этаже надо выставить пост, потому что чердак еще захвачен АК Через шахту лифта поляки ночью спускаются вниз и бросают гранаты. Курить здесь ночью — занятие очень рискованное». Так представлялась ситуация. Я поставил пост в коридоре на третьем этаже. Сел на стул и крепко заснул вплоть до… (неразборчиво) утра, когда пришла смена. Ночь прошла без выстрела.
Около 8 часов мы вошли в подвалы, которые казались еще наиболее безопасными для продвижения вперед. Мы должны были занять боковое крыло замка. После нескольких ненужных взрывов, осуществленных саперами, началось. Мы достигли 3-го этажа (продвигаясь. — Примечание авт[ора]) через шквальный перекрестный огонь, лабиринт комнат и проходов АК, понеся некоторые потери. Моему коллеге по обслуживанию пулемета разрывной снаряд продырявил голову. Я взял пулемет, однако из-за пыли и дыма я мало чего видел.
Когда я добрался до какой-то двери, то получил сильный удар в правую ногу. Я упал. Из-за большой потери крови я был слишком слаб, чтобы повернуть назад. Только еще один человек остался невредимым. Пулемет отказал. Около полудня я пополз назад. В лабиринте коридоров, на развалинах и останках стен я представлял четкую мишень для любого стрелка. В нескольких метрах от меня перебегал небольшой отряд огнеметчиков. Двое из них пало. В меня никто не стрелял. Это было для меня высоким чувством, осведомленность, что АК не стреляет в раненого, даже тогда, когда на нем ненавистная форма СС. Это был благородный поступок, боевой — т. е. достойный солдата.