Штрафной батальон
Шрифт:
— Так это ты, порча, воровской закон продал? А ну, иди сюда, дешевка, счас я тя уделаю, что до утра не дотянешь!
Павел успел заметить, как, выдохнув «Фиксатый!», в страхе метнулся за спины солдат Николаев. В следующий момент Карзубый выхватил нож и кинулся на обидчика. Кинулся, но либо сил не рассчитал, либо недооценил противника. Здоровым и ловким тот оказался. Увернувшись от удара, страшно и коротко хокнул нападавшего в солнечное сплетение.
Переломился Карзубый и финку из рук выронил. На самом деле не дожил бы до следующего утра. Фиксатый блеснул выхваченным из-за голенища кинжалом. Руку уже занес
Фиксатый рухнул рядом с Халявиным. Выждав с минуту, Махтуров потрепал его за плечо — вставай!
Фиксатый послушно приподнялся, морщась и ощупывая онемевшую шею.
— Нож я у тебя, друг, забираю. Верну после, со временем, если поумнеешь, конечно. Другой появится — руку совсем переломаю. Ложку и ту держать не сможешь, — бесстрастно проинформировал Николай. — И вообще для начала усвой: здесь тебе не лагерь, а взвод. Хоть и штрафного батальона, но Советской армии. И порядки тоже армейские. Мои слова не убедят — другие товарищи тоже подскажут. Паскудничать вздумаешь — уделаем так, что ни одна санчасть не восстановит. Это точно, как то, что фамилия моя Махтуров, а его — Кусков. Советую запомнить.
— Запомню, не сомневайся! — хрипло пообещал Фиксатый, злобясь на обоих исподлобья.
— Ну-ка, иди сюда! — властно потребовал Павел, давая понять, кто здесь командир.
Фиксатый повернулся на голос.
— Фамилия?!
— Макаров.
— Кличка — Фиксатый?
— Это всем известно. — Манеры и тон его постепенно приобретали прежнюю наглость.
— Сколько дней на свободе за последние пять лет был?
— Послезавтра три дня исполнится… — с издевкой.
— Так, ясно! — Вглядевшись в Макарова вблизи, Павел обнаружил, что у того не хватает половины левого уха: то ли отморожено, то ли оторвано. Ухмылка хоть и неприятная, но вовсе не как у кретина. Наверняка неглуп и хитер. — С тобой разговор у нас особый! — и перевел взгляд на остальных. — Кто еще знакомство привык начинать с ножа — пять шагов вперед! Смелей, смелей! — подбодрил он, видя, что никто не пошевелился. — Все равно не скроетесь!
— Никто и не скрывается! — Вперед выступили два развязных приблатненных типа. Беглого взгляда достаточно, чтобы не ошибиться: те еще, из махровых. — Начальник!
— Фамилия?
— Заливайко. Кличут Химиком, — через губу, с усмешечкой.
— Следующий!
— Ранчин. Никола Монах.
— Очень приятно! — усмехнулся Павел, отмечая, что Ранчин молод и, по всей вероятности, лишь проходит выучку у своих более старших и видавших виды наставников. — Все, больше химиков и монахов нет?
Новички отмолчались.
— Что ж, тем лучше. Остальных прошу подходить в порядке очередности!..
Когда фамилия последнего солдата была занесена в список, Павел собрал новичков вокруг себя:
— Считаю своим долгом предупредить о следующем: штрафной батальон — особая часть, и порядки в нем тоже особенные. За воровство, поножовщину, мародерство — трибунал. Это правила писаные, вы о них наслышаны. Но существуют и неписаные, которые тем не менее строго обязательны для всех без исключения. Старое у вас за плечами, и попрекать им у нас не принято.
Кажется, прочувствовали все. Только один, массивный, с короткой бычьей шеей, махнув рукой, презрительно хмыкнул:
— Пуганые мы, корешок! Ты свою бабушку лучше попугай.
— Корешков в другом месте поищешь, а я командир взвода. Пугать никого не собираюсь, пока только предупреждаю. Но учти, за словом и дело не задержится. Можешь поподробней узнать об этом у своих дружков… — Для вящей убедительности Павел как бы невзначай поправил на ремне кобуру с пистолетом.
Позже, когда все разместились, к нему и Махтурову подсели трое державшихся особняком новичков из бывших фронтовиков. Федор Гайко, Николай Жуков и Александр Богданов.
Гайко в прошлом младший лейтенант. В штрафбат загнала беспечность. В запасном полку встретил старого товарища-однополчанина. Встречу обмыли. После оба ответ перед трибуналом держали.
Жуков и Богданов — солдаты. Первый дослуживал действительную, когда началась война. Фронт, госпиталь, команда выздоравливающих. Обычный путь многих солдат с необычным концом, приведшим на скамью подсудимых.
Богданов старше годами, из запаса. Получив после второго ранения месячный отпуск, ехал домой. Пассажирского поезда, как все, дожидаться не стал, запрыгнул на тормозную площадку проходящего воинского эшелона. Часовой потребовал, чтобы он спрыгнул, но Богданов выполнить требование отказался. Слово за слово — часовой не шутя пригрозил оружием. Богданов его с площадки столкнул.
— И на кой он мне сдался, этот воинский? — рассказывая свою историю, недоумевал Сашка. — Говорил же комендант, что следом пассажирский идет. Так нет же, не поверил. И часовой этот? Надо было спрыгнуть, и черт с ним. Да зло взяло: не понимает, что ли, что из госпиталя домой?
— А может, ты шпион?! На роже-то у тебя об этом не написано. А часовому в таком разе — труба! — подсмеивался Жуков.
— Так это я сейчас соображаю. А тогда озверел. «Ах ты, думаю, гад, я там кровь проливаю, а ты…»
С этими ребятами с полуслова друг друга поняли. В общих чертах ознакомили их с порядками в штрафном батальоне, те в свою очередь предупредили, чтобы опасались мести Фиксатого и компании. С одной маршевой ротой с ними прибыли — законченные подлецы.
— Что ж, по рукам, братцы? — улыбаясь открытой улыбкой, подвел черту под разговором Гайко. — На нас троих можете полагаться как на самих себя.
— Добро!..
Кроме Гайко, Жукова и Богданова, приглянулись Павлу четверо портовых грузчиков-волгарей — Воробьев, Петрунин, Фокин и Хасматулин. Осуждены за кражу нескольких ящиков с консервами, совершенную при разгрузке парохода. В прямом смысле пытались концы в воду упрятать: выкинули за борт, надеясь потом достать. Не тут-то было, попались. Так всей бригадой после трибунала и были направлены в штрафной батальон. Все четверо до войны отслужили действительную, а Фокин еще и в освобождении Западной Украины участвовал. С оружием знакомы, уставы знают.