Штрафной бой отряда имени Сталина
Шрифт:
Карту этой местности Иван знал наизусть. Учить и запоминать информацию, которая может пригодиться, его учили еще в детстве, со школьной скамьи. Позже он занимался этим в военном училище, в разведшколе. Память – причудливая штука, очень похожая на кусок материи. Стоит ухватиться за ее краешек, как можно вытянуть на свет весь кусок того знания, которое тебе необходимо в данный момент. Важно только, чтобы ты когда-нибудь впитал эту информацию раньше. А этой информацией Конкин уже обладал. Оставалось надеяться и верить, что Коловрат, его товарищ и брат, вспомнит и поймет их крайний, запасной план. Все остальное было лишь стечением
Нет, не просто обстоятельства гнали их сейчас навстречу друг другу. Словно огромные зубчатые передачи вселенских часов завертелись быстрее, передвигая неминуемые события навстречу друг другу. А сейчас от Конкина требовался один шаг, маленький, но рискованный. Ваня полез рукой за пазуху и, нащупав ткань нательной рубашки, с силой рванул, а затем до боли вцепился ногтями в нежную кожу на груди, так, чтобы выступила кровь…
– Герр гауптштурмфюрер, – сказал «Петер» вполголоса, но Иоахим Грубер услышал его. Офицер с интересом взглянул на сидящего на корточках перед кустом черники рядового из нового пополнения. Подошел, присмотрелся.
– Внимание! – Грубер поднял руку, остановив цепь. – Господа, есть свежий след!
К нему подбежали остальные следопыты, всмотрелись в черничный куст, около которого все еще сидел на корточках рядовой эсэсовец. Гауптштурмфюрер благодарно потрепал его по плечу:
– Молодчага, Петер. Хоть ты и клоун, но глаза твои остры. Иди в строй, по возвращении на базу я лично прослежу, чтобы тебя наградили. – Грубер выглядел торжествующе. – Господа, у нас появилась надежда повысить престиж службы СС! Благодаря нашему Петеру мы найдем беглецов сами, без солдатни…
Окровавленный лоскуток сняли с куста только после детального осмотра. Конкин, хладнокровный внешне, но кипящий внутри, наблюдал за действиями следопытов. Он еще раз похвалил себя за идею – выглядел «след» на редкость натурально. Купились даже видавшие виды опытнейшие охотники – унтер-офицеры. Они обнюхали лоскуток, нашли, что тот еще теплый, а кровь свежая и пришли в возбуждение, словно охотничьи собаки. Старший, с горящим взглядом, кивнул Груберу и, неожиданно повернувшись к Ивану, подмигнул тому с улыбкой. «Вот идиоты», – раздраженно подумал Конкин.
Эсэсовцы выстроились в форме полумесяца и сузили цепь так, что промежутки между ними составляли не более двух метров, они шли теперь по ложному, заданному Иваном, направлению. Действовали из неверной предпосылки, рассчитывая, что дичь прячется рядом, изнеможенная и испуганная, в какой-то яме.
На самом деле, по прикидкам Конкина, беглецы должны были находиться правее и на три с половиной километра дальше от преследователей. Он-то успел увидеть истинный след метров за пятьсот до того куста с черникой, где «нашел» окровавленную тряпицу. Окровавленный кусок немецкого синтетического бинта, который валялся на земле, Ваня исследовал крайне аккуратно. Кровь на нем была запекшейся, уже побуревшей, так что у беглецов еще оставалась фора. Теперь Конкин мог только надеяться на то, что они сумеют воспользоваться подаренным им шансом уйти.
*Взяв в руки поданную Коловратом лопату, Петер понял все без слов. Он моментально вгрызся в податливую, рыхлую почву в дальнем углу осыпи. Крылатый мальчик с простым русским именем лежал рядом с ним, тяжело дыша. Степан, оглянувшись, с удивлением увидел, что лицо ребенка как будто повзрослело, на него смотрел подросток лет четырнадцати с усталым взглядом и изможденным, покрытым морщинками лицом. Разведчик подумал о том, после того, что испытал Андрюша, не каждый взрослый сумеет сохранить свою психику в порядке. Что уж тут говорить про мальчишку, побывавшего в лапах фашистских садистов-ученых. Вздохнув, Степан привстал и, подобрав автомат под мышку, пошел назад, чтобы убедиться, что не оставил следов. Быстро, но тщательно он осмотрел все, остался доволен и медленно, аккуратно ставя ноги в траве, переступая через ветки так, чтобы не сломать их, пошел к оврагу.
Немец оказался не дураком и вкопался не вертикально вниз, а в боковую стену. Когда Коловрат вернулся, выкопанное Петером пространство уже позволяло спрятать там мальчишку, но этого было мало. Коловрат указал пальцем на автомат и на край оврага. Немец понятливо кивнул и, помедлив немного для того, чтобы взглянуть на мальчишку, полез наверх, где занял позицию для стрельбы. Коловрат нагнулся к Андрею.
– Слушай меня, ангелок, – он погладил мальчишку по голове, стараясь не смотреть на эти крылья, невероятно реальные и такие неуместные на этой земле. Андрюша поднял на него свои затуманенные усталостью и болью глаза. – Мы тебя сейчас спрячем, а сами уйдем. За помощью, понял? Не бросаем мы тебя, ты не подумай.
– Можно мне с вами, дяденька разведчик? – жалобно спросил мальчишка.
– Нельзя, Андрей, нельзя. Ты пионер?
– Октябренок.
– Ну, тогда ты знаешь, что есть такое слово – надо. Давай лезь в яму, я тебя спрячу, – Степан помог Андрею запихнуть свое крылатое тело в приготовленное убежище, еще раз вздохнув про себя: «Эх ты, октябренок несчастный».
Он встал на краю оврага и еще раз оглянулся назад. Внешне все выглядело нормально – свежая осыпь надежно скрывала тщательно рассыпанную ими вокруг выкопанную почву. Узкий лаз в яму был хорошо замаскирован свисающей вниз травой. Утреннее солнце радостно играло своими лучами на их лицах. Коловрат взглянул на немца и улыбнулся ему, тот улыбнулся в ответ…
– Ну что, пошли умирать? – улыбаясь, сказал Степан Петеру. Тот, не зная русского языка, понял разведчика:
– Gott mit uns! [1]
Смерть разведчика
Она придет сама собою,
Узнаешь ты ее, когда
Она тебе родная будет,
Когда часы пробьют нули.
Николай Удальцов всегда любил лес и хорошо ориентировался в нем. Вот и сейчас он шел к базовому убежищу разведгруппы довольно уверенно. Бежал там, где мог, где не мог бежать – шел торопливо. Он специально последовал не тем путем, которым они с Конкиным добирались до Объекта, несмотря на спешку, далеко, по дуге, обошел сожженную деревню.
Идти в одиночку было совсем невесело, хотя и привычно. По старой таежной привычке, унаследованной им еще от деда-охотника, с которым Удальцов провел свое детство, он понемногу вошел в особое, лесное, состояние, в транс. Начал вести с самим собой беззвучный диалог, лишь изредка переходящий в бормотание под нос. Голову его переполняли неприятные тревожащие мысли.
– А что если наши снялись и ушли? – спрашивал он сам себя, ловко по-охотничьи перепрыгивая через бойкий лесной ручеек, тенью проносясь в воздухе и приземляясь на согнутые ноги, чтобы идти дальше, не сбавляя темпа.