Штрафной бой отряда имени Сталина
Шрифт:
– Мы возьмем их еще до захода солнца, друзья! – радостно крикнул гауптштурмфюрер, обернувшись, но в этот момент откуда-то сбоку ухнул сдвоенный взрыв, а вслед за ним хлестанули длинные автоматные очереди.
Идущий рядом с Конкиным эсэсовец охнул и завалился навзничь с пробитой пулями грудью, Ваня рухнул рядом, прикрывшись его телом, и вскинув автомат вверх, пустил очередь, стараясь направлять дуло не в ту сторону, откуда стреляли в него. Меньше всего на свете он хотел попасть в своих.
Перестрелка разгорелась нешуточная. Грубер, лежа за стволом дерева и не участвуя в перестрелке, с неудовольствием подумал, что вряд ли удастся взять живьем врага, который отбивается с
*Позиция была выбрана хорошо, и Коловрат пообещал себе, что дорого отдаст свою жизнь. Отстреляв магазин, он бросил косой взгляд на немца: тот спокойно пускал пули вниз, сквозь листву, стараясь попасть и попадая в своих бывших сослуживцев, соплеменников-немцев. Зачем он это делал, почему предал своих? Отвечать на эти вопросы у Коловрата времени не оставалось. А услышав очереди с тыла, Степан понял, что времени у него не осталось ВООБЩЕ. Он улыбнулся, стараясь выглядеть лихо и бодро, хлопнул немца по плечу, тот вполоборота криво улыбнулся ему в ответ и покрутил в воздухе указательным пальцем, показывая, что понял их незавидное положение.
Стрельба с тыла стала особенно беспокойной и неприятной. Присев, Коловрат взглянул на оставшиеся боеприпасы – три полных автоматных магазина и две гранаты. Одну Степан тут же сунул за пазуху, вторую взял в руку, взвел и, широко размахнувшись, швырнул как можно дальше, туда, откуда к ним неслось наибольшее количество свинца. При броске Коловрат привстал, отчего тут же стал доступен для врага. В его плечо и грудь как будто ткнула клювом какая-то большая птица и сразу же свалилась с шеи тяжесть и усталость, прошел страх. Ему, потерявшемуся разведчику, числящемуся убитым среди своих, все стало безразлично, даже сделалось весело.
Он упал, не чувствуя удара, вяло перекатился набок. Медленно-медленно взял автомат и, подтянувшись за деревце, высунул ствол автомата. Выцелил мутнеющими глазами близкую фигурку, одетую в ненавистную серо-зеленую форму, затем потянул за спусковой крючок. С удовлетворением увидел, как фигурка ломается пополам под его очередью, стал выцеливать следующую. Вот еще один фриц занял неразумную позицию, так что Коловрату открылись его поясница и филейная часть. Подавив дрожь в руках, отчего в груди сразу родилась пронзительная боль, он выцелил этот отрезок тела и пустил туда сразу три или четыре пули. Попал. Чащу огласил дикий, истошный вопль раненого. Коловрат довольно улыбнулся, приготовился выстрелить еще раз, но тут что-то трижды тяжело ударило его в спину. Чей-то сапог выбил автомат из его слабеющих рук, ударил в живот так, что Степу согнуло. Послышалась немецкая речь, кто-то наступил сапогом ему на грудь.
Коловрату было уже почти все равно, но тут в его голове словно зазвенел какой-то серебряный колокольчик. У него было одно незаконченное дельце. Разлепив глаза, взглянул вверх – над ним башнями возвышались несколько эсэсовцев, смотрели на него и как будто улыбались. Коловрат кровавым ртом улыбнулся им в ответ, протянул бессильную руку к своей груди, вяло толкнул сапог, который почему-то отодвинулся и снялся, видимо, немцы решили дать ему помереть спокойно.
Пальцы Степана потянулись к груди, покрытой липкой кровью, забрались за пазуху, принялись ласкающе жалеть собственное истерзанное тело. В голове раздавалось биение сердца, с каждым толчком из ран выходила жизнь. Он подумал, что еще совсем молод, что пожил так мало, но тут кончики пальцев его нащупали круглое и твердое кольцо от гранаты.
*Иоахим поднял голову,
– Вы ранены, герр гауптштурмфюрер? – с тревогой крикнул он Груберу. Лицо его в этот момент на мгновение показалось Иоахиму до странности знакомым, как будто он видел его раньше, но озарение не пришло.
– Пустяки, солдат, что там произошло? – он приподнялся, сел, превозмогая боль начал вставать на ноги, Петер почтительно поддержал своего командира за бок и охнул:
– Да у вас из бока торчит палка, видимо, воткнулась при падении, – он потянулся было, чтобы выдернуть ее из раны, но Грубер сердито ударил его по руке, ослаблено пошатнулся и прислонился к деревцу.
– Пустое, Петер! Что произошло?
– Мы сняли русского, герр гауптштурмфюрер, – начал докладывать рядовой, частя и сбиваясь. – Обошли его с тыла. Ганс, молодчина, ударил в спину очередью. Перевернули на спину, Ганс поставил на него ногу. Русский, скотина, столкнул с груди сапог, ребята подумали, что он заслужил солдатскую смерть, а у этого фанатика за пазухой оказалась граната.
Грубер взглянул на лицо подчиненного. По честному немецкому лицу Петера текли слезы, оставляя дорожки в покрывшей кожу пыли. Иоахим на мгновение подумал о том, сколько таких простых немецких мальчишек теряют свои жизни прямо сейчас по всему миру или плачут, теряя своих товарищей у себя на глазах. Он прогнал из сердца эту щемящую сентиментальную слабость, не выгнав совсем, но запрятав поглубже:
– Соберись, солдат! – Петер выпрямился, вытер лицо рукавом. – Быстро позови гауптмана егерей и моего фельдфебеля.
Эсэсовец бросился выполнять приказ, но гауптман и фельдфебель уже спешили к нему с обеспокоенными лицами, а за ними бежал невесть откуда взявшийся военный врач. Грубер вздохнул, выпуская воздух сквозь сжатые от боли зубы.
Предатель бежал, но радоваться свободе ему оставалось недолго. Кольцо погони неумолимо сжималось вокруг него. Эсэсовцы и егеря криками загоняли его, но тот, петляя, словно заяц, ухитрялся все время оставаться чуть впереди, то и дело огрызаясь яростными жалящими автоматными очередями. Высунувшийся вперед гауптман егерей получил легкое касательное ранение в руку и теперь командовал погоней сзади, окриками подгоняя вперед своих подчиненных.
Конкин в который раз скрипнул зубами. Все пошло насмарку. Он своими глазами видел смерть Коловрата, заплакал, не сдержав слез. К счастью, Грубер отнес его слезы на счет убитых «товарищей». Сейчас они загонят эсэсовца-предателя, и тот под пыткой выдаст его, подумал Конкин. Он устало вздохнул: будь что будет, и пошел вперед, на стрельбу, не желая больше нагибаться и прятаться от пуль.
Петер Хессбрук бежал отчаянно, из последних сил напрягая ноги, стремясь уйти как можно дальше, чтобы запутать погоню, чтобы увести преследователей прочь от тайника, где он спрятал мальчишку-«ангела». Петер знал, что сам он – уже покойник, знал, что впереди его ждет мучительная смерть, но это не пугало его. Лицо Петера сияло радостью, он был горд и счастлив тем, что сумел продержаться так долго.