Штрихи к портрету современника, у которого с детства и по сей день я учился и продолжаю учиться жизни
Шрифт:
Незабываемы его лекции студентам. Наряду с содержательностью отвлечения. Например: «Нормально, когда научное открытие связывают с именем ученого, но смешно, когда имя ученого присваивается любой ерунде, как это любят делать медики, – с пафосом произносил Ребиндер и продолжал – ‘‘Кружка Эсмарха’’». Вы знаете, что это такое?». В аудитории смех. Оказывается некоторые студенты знают, что это клизма. Но главное – физическая сущность. Так, он показывал, как из законов оседания частиц и диффузии при молекулярной дисперсности получается барометрическая формула Лапласа. Или, рассказывая о движении жидкости, он не ограничивался выписыванием критерия Рейнольдса и объяснениями его использования, как это обычно делают. Ребиндер вскрывал физический смысл критерия, сопоставляя кинетическую энергию движения жидкости с энергией вязкого течения. Когда первая превосходит вторую, рассеивание запасенной энергии не успевает происходить за счет вязкого трения и возникает дополнительный канал рассеивания – вихреобразование. Ламинарный поток
Он с удовольствием помогал всем, кто к нему обращался, но с особым удовольствием помогал красивым женщинам, ценил и уважал красоту. О женских прелестях с удовольствием оригинально высказывался: «Туфли “лодочки” вам идут гораздо больше. А вы знаете почему женщинам пристало носить лодочки? Во-первых, каблук делает женщину выше, во-вторых, нога в ступне становится меньше и, в-третьих, самое важное, ноги становятся длиннее». Однажды он определил ко мне лаборантом юную Люду Арбат, которая мечтала стать не химиком, а совсем наоборот, и с удовольствием, чуть подобрав юбку, говорила: «Хороша ножка, а?». Её день рождения в лаборатории отметили стихами:
Не взорвался бы дюар,Не начался бы пожар,А еще словеса —Упаси небеса!Люда – смех, смех, смех.Люда – грех, грех, грех.Кому смех, кому грех,Кому ух, кому эх!Вскоре она вышла замуж за молодого дипломата и уехала в Китай.
Вспоминаю, как отмечали юбилей Ребиндера на Ученом совете в Институте физической химии АН СССР. Б.В. Дерягин, тогда член-корреспондент, позже академик, закончил свою речь обращением в зал: «Пусть все, кому Петр Александрович ни разу не помог в чем-либо, останутся сидеть, а те, кто хоть раз воспользовался его помощью, встанут». Весь зал встал. А было в зале не меньше 250 человек. К сожалению, доброжелательностью Ребиндера беззастенчиво пользовались люди, которые в последующем его предавали.
За всем, что требовала его страстная натура, успеть было невозможно. Он всегда опаздывал, и это стало притчей во языцех, когда заходил разговор о Ребиндере. Слабость эта многими осуждалась очень резко и вредила ему. Однако, все признавали его научный авторитет. Сейчас, спустя 30 лет после его смерти, влияние этой неординарной личности на развитие коллоидной химии, которую он рассматривал широко как основу формирования и свойств материалов, невозможно переоценить. Он питал идеями всех, щедро делился мыслями, не думал, что кто-то у него их украдет, а такое бывало. Научная щедрость была ему свойственна, можно считать, что она была его потребностью. Под его влиянием возникли научные школы коллоид-ников на Украине, в Узбекистане, в Казахстане, Белоруссии. Мировое сообщество коллоидников признавало его лидерство. На конгрессе по ПАВ (поверхностно-активные вещества) в Испании в 1968 году Ребиндеру в знак признания его вклада в развитие науки предоставили право прочитать основополагающий доклад. По регламенту на доклад отводилось 45 минут, он говорил полтора часа. Блистательный по форме доклад был настолько глубоким и содержательным, что председательствующий даже не пытался прервать Ребиндера.
Александр Наумович Фрумкин
Академик, директор Института электрохимии Академии наук
Известный физикохимик С.Я. Пшежецкий, рассказывая о своих встречах с учеными, произнес: «Фрумкин – это премьер-министр, по основательности, манере держаться, по всему». Я к тому времени достаточно часто общался с Александром Наумовичем и уважительность, прозвучавшая в этих словах, была мне приятна. Однако, Фрумкин все же был не премьер-министром, а выдающимся ученым, основателем современной электрохимии, которого позже будут относить к ученым-классикам. Его личность не могла бы уместиться в ограниченном пространстве за столом министра, даже главного, она была гораздо шире и богаче. Единственно, что его роднило с идеальным главой правительства, – это потрясающая организованность и работоспособность. Он никогда не проводил время просто так, он или работал, или отдыхал. Иногда приходили гости, часто бывала чета Лунгиных: Лиля, будущий герой телевизионной передачи «Подстрочник», всегда сидела рядом с Александром Наумовичем, он её очень любил, и несколько поодаль Сима, сценарист и кинорежиссёр, обычно оказывавшийся рядом со мной. Не часто, но с удовольствием смотрел новые фильмы, мы с Валей однажды увлекли его на фильм «Дракон острова Комодо». Вообще он интересовался всем на свете, был в курсе всех культурных событий. В воскресные дни, уезжая на дачу, он брал полный чемодан книг. Когда я демобилизовался из армии и стал вновь включаться в научную жизнь, то, штудируя дома научные журналы и монографии, посматривал на часы и подбадривал себя словами: «Александр Наумович сейчас занимается два часа, а я – три». Я заставлял себя работать, следовать принципу, услышанному из уст Фрумкина во время прогулки по звенигородскому лесу близ Луцино. Александр Наумович обсуждал с известным ученым аэрозольщиком Н.А. Фуксом программу исследований, к которым необходимо было привлечь многих ученых. После одного из предложений Фукса Фрумкин произнес: «Да, конечно, Темкин очень грамотный и талантливый физикохимик, но он никак не может понять, что каждый день надо совершать над собой насилие». Это прозвучало тогда почти как открытие. Я старался этому следовать, и это помогло мне кое-что сделать в жизни.
А.Н. Фрумкин
Он строго соблюдал договоренности и никогда не опаздывал. Если встрече в условленное время что-либо мешало, он сам или Александра Сергеевна Гурылёва (его бессменный секретарь) обязательно заранее об этом предупреждали. К сожалению, сам я несколько раз его подводил. Он никогда меня не попрекал за это. Он ничего не сказал мне и после того, как я вывел из строя батарею аккумуляторов, установленную у него дома в кабинете. Аккумуляторы обеспечивали возможность занятий, когда при угрозе налета на Москву фашистских самолетов выключали электричество. Даже спустя много лет, когда я из самоуверенного знатока правил соединения (+) и (—) источников тока превратился в человека, понимающего ограниченность своей компетенции, деликатность истинного интеллигента не позволяла ему вспоминать об этом неприятном для меня казусе.
П.И. Зубов и А.Н. Фрумкин
Выше я отметил впечатление студентов о «бухгалтерском» стиле лекций академика В.И. Спицына. На мой взгляд, любое выступление должно быть окрашено эмоционально, причем не украшениями вообще, не шутками и анекдотами даже к месту, а эмоциями лектора по отношению к содержанию лекции или доклада. Я слушал Александра Наумовича всего один раз и согласен с мнением многих, и ученых, и студентов, что его лекции выпадали из обычного ряда, это были лекции классика, для думающих, заинтересованных людей, для которых главным является содержание, глубина понимания проблемы, новые идеи. Его лекции требовали от слушателей напряжения, сосредоточенности. Недаром по факультету ходил анекдот о том, как отвечали на вопросы три выдающихся ученых; «И.Е. Тамм начинал объяснять, Л.Д. Ландау говорил: “Раз вы не поняли, вам нечего заниматься наукой”, а Фрумкин недоумевал: “Я не понимаю, как это можно не понять?”».
Исключительная преданность науке и честность для него были обязательны. Хорошо помню, как вначале «открытая» Б.В. Дерягиным «новая тяжелая» вода вызвала у А.Н. Фрумкина интерес. Он предлагал Дерягину, чтобы снять подозрения о связи эффектов «новой тяжелой» с загрязнениями, использовать воду высшей чистоты, которую умели получать в институте электрохимии. Тот считал это излишним. Я спросил Александра Наумовича, что он по этому поводу думает, и услышал:
– Есть два типа ученых. Одни ставят все новые и новые опыты, подтверждающие обнаруженный эффект и правильность его объяснения, довольствуются этим и не хотят ставить опыты, которые могли бы противоречить предложенному объяснению и, тем самым, опровергнуть его. Другие в первую очередь ставят опыты, которые могли бы опровергнуть предлагаемое объяснение с тем, чтобы убедиться – опровергнуть его невозможно и, следовательно, оно верно.
И добавил:
– К сожалению, Дерягин относится к первому.
Он читал, обсуждал и правил статьи сотрудников, но никогда не включал себя в число соавторов, несмотря на их просьбы, если в работе не было его существенного личного вклада. Его ученик Л.И. Кришталик на всю жизнь запомнил фразу, которую произнес Александр Наумович в ответ на его просьбу быть соавтором рассматриваемой работы: «Лев Исаевич, среди многих моих недостатков нет одного – я не подписываю чужие работы». Вспомним директора Института нефтехимического синтеза академика А.В. Топчиева, в библиографии которого насчитывается более 650 работ. Он подписывал все работы сотрудников института, даже не читая их, а зачастую, и не будучи знакомым с их авторами.
П.А. Ребиндер как-то с пафосом произнес:
– Фрумкин, конечно, первый физикохимик в СССР, а может быть, и во всем мире.
Александр Наумович первым физикохимиком считал Н.Н. Семенова, хотя и знал себе цену. Впрочем, просмотрев программу кандидатского экзамена по физической химии, который мне предстояло сдавать, он сказал; «Сейчас я ни за что не сдал бы экзамена по этой программе». Он не лукавил. Просто та глубина, с которой по его мнению следовало знать записанное в этой программе, вообще делала невозможным её освоение на уровне, достигнутом современной наукой. Я сдал экзамен, а после привел слова Фрумкина заведующему кафедрой физической химии в Военной академии химической защиты С.И. Скляренко. Он задумался и что-то пробормотал про себя. Я не расслышал.