Штучка
Шрифт:
Нужно было сказать, что Егор не такой, вообще не такой, может бы удалось отмазаться. Хотя со Светки бы сталось спросить «не такой — это голубой, что ли». Такие подозрения в адрес Васнецова казались совершенно крамольными, как обвинение в немыслимом непотребстве какого-нибудь бога науки.
Вот только сейчас, когда Егор Васильевич уставился на нее с такой злостью, что от этого взгляда аж трусы дымились, хотелось скулить и умолять этого самого бога о милости… Чтоб снизошел! До непотребства!
Ошиблась СМСкой…
Какой идиот ищет себе в любовники тезку препода? А вот Таньке было очень нужно. Искала. Чтоб не псих, не спешил съезжаться (Таньке и в общаге было хорошо), не страшный, любил покувыркаться — и чтоб был Егор. Зачем? Затем, чтоб, блин, не путать, и чтоб в запале простонав «Его-о-о-ор», не размазать нежную и ранимую самооценку какого-нибудь Миши или Володи. Потому что Миша и Володя — это вот все сегодняшнее, а Егор — это кажется, уже до защиты диплома. Бзик. Может, вылечится потом?
Нашла.
Егорчик Лазарев, милый мальчик лет этак двадцати пяти, оказался очень полезным, когда нужно сбросить напряжение, перепихнуться и разбежаться без обязательств. Работал тренером в фитнес-центре неподалеку, был не дурак перепихнуться в любое время дня и ночи и хоть где — хоть в раздевалке спортзала.
Замуж не звал, детей не просил, презервативами пользовался отменно. Отличный вариант.
Хотя Танька подозревала, что он женатик, на безымянном пальце был еле заметный след от кольца, но она не парилась. Ну, жена пока не пришла, в волосы не вцепилась. И то хорошо, и на том спасибо.
Так вот, Танька и сама понимала, что она дура, но просто карты так совпали. Будь Егор Васильевич только умным или только симпатичным — она бы это перенесла. Но нет же — и умный, и харизматичный, и привлекательный, а этот характер… В общем, не мужик, а полный флеш-рояль для одной дуры-студентки.
Ходят слухи, что мужи науки все сплошь задохлики и задроты, и это все гнусные завистники сплетни распускают. По кафедре ходят очень симпатичные экземпляры, есть даже некоторые о-очень привлекательные мужчины, с которыми хочется замутить, даже не взирая на их очень почтенный возраст, а Егор Васильевич был вообще отдельным местным поводом для томных вздохов студенток.
Он был похож на итальянца — темноволосый и кудрявый, встрепанный, — из-за прически, кстати, Егор выглядел так, будто только что вышел с оргии, где его нещадно потрепали. А кисти рук? А пальцы? Длинные потрясающие пальцы пианиста! На такие нереально смотреть и не думать о том, как он ими к тебе прикасается. А задница? Поджарая задница, которую не могли спрятать даже за последние несколько месяцев ставшие мешковатыми классические брюки. Да, Танька такое замечала.
Ах да, Егор Васильевич при всем своем интеллекте и про бицепсы не забывал (и к сожалению, Танька об этом вспоминала вечно не вовремя). Как-то Егор на спор даже одного из двоечников в армреслинге заборол. Диалог был дивный, Танька его до сих пор вспоминала. Хотя она вообще бы все фразы Егора запоминала, но не все влезали в оперативную память. Хоть ходи за ним и записывай. В книжечку.
Эти — влезли. Причем очень детально.
— Я не учил, потому что заботился о здоровье! — тогда заявил Пашка-шкафчик.
У Егора вздрогнули брови, и он вкрадчиво улыбнулся.
— Это каким образом, Филимонов?
— В качалку ходил, — осклабился Пашка. Ему были не особенно нужны оценки, у него папа-ректор, тройку ему все равно так и так нарисуют, но к Егору даже «свои» ходили, выучив материал.
— Давай так, Филимонов, — Егор сел за парту, закатывая рукава, — завалишь меня — поставлю тройбан. Не завалишь — будь любезен прийти со знанием преобразования Лапласа.
Филимонов после зачета восхищенно всем рассказывал «какой наш Егорка сильнющий мужик», а Танька закатывала глаза. Егор был удивительным. Тем самым преподавателем, который умеет рассказывать лекции и учить, при этом никому не давая на занятиях страдать ерундой. Отловит, вызовет к доске, даст примерчик разобрать и обстебет, если вскроется, что прохлопала ушами. А нефиг на лекциях зевать, Локалова!
Да не зевала бы, если б полночи не трахалась, вас, Егор Васильевич, представляя. И знаю я, знаю эти ваши преобразования. И программку на МИТе напишу, и диодиками вам плата как нужно помигает. Только, блин, если я это с первого раза сделаю, вы же на меня не посмотрите, и не удастся лишний раз заглянуть в глаза цвета темного грозового неба, и внизу живота ничего не скрутится и жарко не завозится, и ноги не подкосятся.
В общем, от личного безумия в виде крышесносного преподавателя Танька избавлялась бурным сексом с тезкой этого самого преподавателя.
А потом Светка с этими ее идеями. Вырони, говорит, пульт в аудитории, глядишь, попытается проверить. Тут и спалишься. А игры мужикам нравятся. Обожают чувствовать в своих руках власть.
Ага, сказать легко, а придирчивый Танькин мозг тут же нашел недочеты в затее. Во-первых, выронить пульт было опасно. Пульт мог найти не Егор, а хоть даже уборщица. А во-вторых — ну нашел бы пульт Егор, ну а как бы он вообще понял, что с ним нужно что-то сделать. Как бы догадался, что пульт не просто потерян, а потерявшая таки явится на учебу с пулей в свербящем месте и без пульта.
Пришлось вмешаться логике, пришлось написать записку, пришлось подпихнуть пульт под стопку курсовых.
Танька сама на себя орала мысленным матом, но что-то в Светкиных речах ее безумно вштырило, шевельнулось «ну а вдруг», все-таки безумно же хотелось, хотелось! Хотелось, чтоб хоть на секунду он на нее глянул не как на зачетку с пятерками, нет. И юбку эту надела дурацкую.
С пулей оказалось в принципе ходить непросто — пусть приятная на ощупь, но она все равно ощущалась тяжестью, и это было странное ощущение. Странное, приятное, но непривычное ощущение. В конце концов, нужно было находиться на парах, ходить между аудиториями, а у Таньки уже после того как она поднялась по лестнице на второй этаж к лаборантским, уже дым из ушей был готов идти от перегрева, потому что там все терлось с нежной, бархатистой поверхностью. Наверное, можно было бы передернуть в туалете, было бы полегче. Но Танька так и не училась мастурбировать, никак не могла настроиться, даже мужские пальцы — просто пальцы — у клитора воспринимались совершенно по-другому, не как свои. А пулька была внутри. Касалась внутренних стенок. Дразнила, раскаляла, будоражила. Танька решила, что если на лабе Егор пультом не воспользуется, то она улучит момент и вытащит ее в перерыве.
Воспользовался. О боже, как он над ней поиздевался — даже слов нет. Она на лабе уже думала все — пропало, ему было настолько пофиг, что он просто выкинул пульт в близлежащую урну, но нет. Пошел проверять. И пулька вздрогнула, завибрировала, и казалось, уже успокоившееся, убитое ассемблером либидо всколыхнулось волной, при тесной спонсорской поддержке адреналина, голосящего «сейчас нас поймают и мучительно убьют».
Производитель не обманул — вибрация была едва слышна, не слышала ее даже Анька, сидящая за соседним компом. Егор обходил класс медленно, а Танька с каждым его шагом волновалась все сильнее. Адреналин уже клокотал в ее крови, а вибрации никак не унимались. В какой-то момент, когда Егор оказался близко, Танька попыталась сменить положение тела, чтобы чуть-чуть снизить эффект, но сделала только хуже — пуля сместилась, задела чувствительную точку, и Танька выдохнула. Спалилась. Но это хорошо — могла бы и ахнуть от этого резкого спазма удовольствия, безумно хотелось. Тогда бы спалилась она не только перед Егором.