Штучки!
Шрифт:
– А у тебя, Элиза, как с Жаном-Мишелем?
Боль немного утихла – возможно, под действием рома. В балетной школе детей отпускают домой на выходные. Люси будет рассказывать, что произошло за неделю, делиться тайнами… Они будут проводить много времени вдвоем. И потом, будут еще и каникулы, а если повезет, Люси когда- нибудь слегка прихворнет и ее на несколько дней отправят лечиться к родителям. Разумеется, Элиза не желает, чтобы дочка болела, но как было бы приятно ее нежить, холить и лелеять!…
– Элиза, проснись! Ты с нами или где?
– А что?
– Это плохой знак! – пошутила Каролина. – Я спрашиваю, как у тебя с Жаном-Мишелем, а ты притворяешься, будто не слышишь. Может, скрываешь от нас что-то?
«Как будто мне сейчас до него!» – подумала Элиза. Но ей было приятно, что подружки все еще считают ее способной нравиться. Особенно сегодня, когда она почувствовала себя старушкой.
– Звонит время от времени, – соврала она.
– Так действуй! – затормошила ее Флоранс.
– Ну ты и нахалка! Сама образец добродетели, а многодетную мать к чему подталкиваешь?
Элиза осеклась. Многодетная мать! Скорее всего, это и есть недостающее звено между «молодыми женщинами» и «пожилыми людьми».
– Если говорить абстрактно, я всегда стою за верность, – объяснила Флоранс. – Но тебе, по-моему, не помешает немного отвлечься.
«Как будто любовник поможет мне забыть о том, что у меня отняли мою деточку! Я безутешна! Хотя… возможно, страдающая мать имеет право менее сурово к себе относиться… Черт возьми! От рома нисколько не лучше!»
Полено догорело. Скрипнул ставень. Подружки умолкли, сбились в кучку, прижались одна к другой и уже начинали дремать. Им было хорошо, как когда-то в палатке. Флоранс взяла Элизу за руку, Каролина пристроила голову ей на плечо. И больше никаких слов, только сила дружбы. Конечно же, Флоранс и Каролина все понимают насчет Люси. Но зачем снова это ворошить?
Заночевали в детской, Элиза и Флоранс втиснулись в одну кровать. Они снова были в том возрасте, когда шушукаются в темноте, когда заливаются смехом, оттого что Флоранс во сне разговаривает, когда испуганно взвизгивают, если летучая мышь стукнет в окно. Наконец, не думая о том, что готовит им новый день, затаившийся на краю ночи, они уснули.
– Ну как, Элиза, получше тебе? – спросила Флоранс, не отрываясь от чашки кофе.
– Вроде да. А Каролина еще спит?
– Никак не проспится!
Флоранс проснулась свежая, румяная, с блестящими волосами. Элиза растерла щеки: может, это крайнее средство исправит впечатление от набрякших век и землистого цвета лица… Усевшись напротив Флоранс, она принялась намазывать на хлеб масло.
– Я сейчас поговорила с Люси. До конца недели она поживет у своей преподавательницы. Будет готовиться ко второму туру.
– Не пойму, что тебя смущает!
– Они с отцом все решили сами, а меня даже не спросили. Если не считать этого, все хорошо.
– Конечно, хорошо! Дети пристроены до конца каникул. Скажешь Марку, что тебе необходимо побыть одной, – и радуйся жизни! Вряд ли он найдет что возразить, при нынешних-то обстоятельствах. Ах, если бы у меня было целых пять дней!…
Да как она может развлекаться, когда у нее вот-вот отнимут Люси?
– Тебе полезно выбраться из дома, – уговаривала Флоранс.
У Элизы под глазами набрякли горестные мешки, они оттягивали книзу все лицо. Она сознавала, сколько усилий потребуется, чтобы вновь обрести человеческий облик, и не верила в успех.
– Послушай, Флоранс, как тебе кажется, я не созрела для подтяжки?
На самом деле ни о какой подтяжке не могло быть и речи. Она слишком молода и слишком боится уколов, чтобы позволить кромсать себя почем зря. Но Флоранс, сдвинув брови, пристально ее изучала.
– По-моему, ты можешь еще немного с этим подождать.
– Еще немного? Думаешь, скоро все- таки понадобится?
– Я не это имела в виду.
– Вот как? Ну а что ты имела в виду?
– Да ничего! Просто мне противна эта навязанная погоня за молодостью, и я уверена, что в тысячу раз лучше жить с морщинами и седыми волосами, чем стать похожей на мумию Рамсеса! Но я же понимаю, почему тебе хочется выглядеть моложе, – обстоятельства диктуют. И знаю, как тебе тяжело…
Флоранс взяла Элизу за руку, поцеловала подругу. Элиза уронила слезинку на плохо выглаженную скатерть: сразу вспомнилось, как Люси всовывала свою руку в ее, когда они вместе куда-нибудь шли. Теплая доверчивая ладошка. Надо учиться жить без этой маленькой радости на каждый день.
– Ей ведь и десяти еще не исполнилось! – всхлипнула она.
– Знаю, знаю, – прошептала Флоранс. – Ну давай, поплачь всласть!
– Вчера вечером я почти уже не думала об этом. А с утра как волной накрыло…
– Вчера вечером мы напились… Разве тебе станет легче, если мы сделаемся законченными алкоголичками?
Ответом стала слабая, жалкая улыбка. Напиться, забыться, заглушить… Может быть, найдется лучшее решение.
Когда Элиза вернулась домой, обстановка показалась ей мрачной. Марк на работе. Сын и близняшки всё еще у родителей Марка в Бургундии, а Люси, от которой ее отделяют всего несколько улиц, живет теперь на другой планете. Элиза никогда еще не чувствовала себя такой одинокой. Зашла в комнату Люси, тесное логово, сплошь завешанное балетными плакатами, населенное плюшевыми зверушками, легла на постель, зарылась лицом в простыни, чудесно благоухавшие ее дочкой, всем телом вжалась в перину. Ей казалось, она уже никогда больше не соберется с силами и не встанет. Где-то очень далеко зазвонил телефон. Надо подойти… Тело упиралось, не подчинялось приказу мозга. Снова тихо. Элиза наконец поднялась. Господи, да что ж она так поздно спохватилась! А если звонила Люси?
Поглядев на свое отражение в зеркале над умывальником, она убедилась в том, что с пластикой можно и в самом деле повременить. Что ж – первая хорошая новость за день.
Когда телефон зазвонил во второй раз, Элиза рванулась к нему, в спешке поскользнулась и ударилась ногой об угол стола. Так больно ударилась, даже слезы из глаз брызнули, на этот раз – злые: можно подумать, тут и вещи проявляют враждебность, пользуясь тем, что она расстроена и растеряна.
– Алло! – сказала Элиза в трубку, стараясь, чтобы голос не дрожал.