Штурмовая группа. Взять Берлин!
Шрифт:
Шевченко распластался на крыше, оглядываясь по сторонам. Пули летели гуще, щелкали, высекая искры. Разрывные хлопали, вспыхивали крошечными огоньками. У младшего лейтенанта имелись при себе две «лимонки» и пистолет. Но перебить взрывом трубу он тоже не мог — осколки изрешетили бы его.
Он прополз метра три по крыше. Тротил, взорвавшийся от детонации, все же вогнул дверь снизу, а вверху образовалась щель. Узкая, в которую нелегко попасть, а часть горящей жидкости брызнет во все стороны. Правильно, что он влез сюда сам.
Отодвинувшись на метр, Шевченко нажал на спуск. Горящая струя с шипением хлестнула по верхушке двери, брызнула во все стороны. Надо уменьшить давление, которое рассчитано на расстояние сорок метров. Возня с вентилем едва не стоила младшему лейтенанту жизни. Пулеметная очередь прошла точно по крыше, обожгла ногу.
Понимая, что еще несколько минут возни на верхушке дота закончатся для него смертью, Петр Петрович Шевченко снова нажал на спуск.
Дверь окуталась пламенем. Попала ли горючая жидкость внутрь, младший лейтенант мог только догадываться. Но в течение нескольких бесконечно долгих минут он нажимал на спуск, прикрывая лицо от огненных брызг.
Жар от близкого пламени опалил ресницы, слепил, заставляя закрывать глаза. Скоро он опустеет, чертов бак? Новая пулеметная очередь прошла рядом, ударила по защитному кожуху ствола, и выбила огнемет из рук. Он повис на шланге, и только это спасло Шевченко от смертельного ожога огненного клубка.
Он сбросил с плеч лямки и столкнул ранец вниз. Сердце бешено колотилось. Младший лейтенант задыхался то ли от дыма, то ли от напряжения. Он пришел в себя от треска автоматных очередей и взрывов ручных гранат.
Внутри дота начался пожар, погасить который не удавалось. Тогда весь немецкий гарнизон (десять-двенадцать человек) бросились в отчаянный прорыв. Часть артиллеристов выскакивали через дверь, сквозь пламя. Несколько человек быстро открывали орудийную амбразуру.
И те и другие были обречены. Если полчаса назад падали атакующие саперы и пехотинцы, то теперь роли переменились.
Пока открывалась массивная амбразура, туда влетели несколько гранат. Артиллеристов, которые пытались выпрыгнуть, расстреливали в упор. Такая же судьба ожидала и тех, кто прорывался через дверь.
— Пленных… берите пленных, — не кричал, а скорее хрипел обожженной гортанью лейтенант Шевченко.
Но в ближнем бою, когда велики потери обоих сторон, обозленные победители пленных не берут.
— Какие пленные! Наших сколько полегло! — кричал пехотинец, перезаряжая карабин.
Огромного роста немецкий артиллерист, во френче, с обгоревшими рыжими волосами на непокрытой голове, отшвырнул пехотинца и с ревом пробивал себе дорогу. Он не обращал внимания на тлеющий рукав и сожженную до мяса кожу.
Свое оружие он потерял или выронил. Матвей Шмарев, оказавшийся у него на пути, увидел несколько медалей
Он с легкостью сбил с ног Матвея, который был далеко не слабаком, и, пригнувшись, бежал к бункеру. Кто-то выстрелил вслед. Пуля вырвала клок штанины, немец продолжал свой быстрый бег.
— Уйдет!
Шмарев дал очередь с земли. Пули хлестнули артиллериста поперек широкой поясницы и словно переломили пополам.
Унтер-офицер бежал в другую сторону, огрызаясь автоматными очередями. Пехотинец поймал на мушку спину и выстрелил из винтовки, свалив унтера на бегу.
Шмарев хотел добить шевелившегося артиллериста, но увидел, как тяжело сползает по лестнице младший лейтенант Шевченко. Понял, что тот может свалиться с высоты, и побежал на выручку. Подхватил обмякшее тело:
— Сейчас… сейчас спустимся.
— Как там наши? — с трудом шевеля обожженными губами, спросил Шевченко.
— Дот горит, а наши здесь. Добиваем гарнизон.
Сквозь туман в глазах младший лейтенант не видел многочисленные мертвые тела возле дота. И наши и немцы лежали рядом. На некоторых лицах застыло выражение ненависти, которое не смогла стереть даже смерть.
Глава 6. Бункер
Бункер взять не удалось. Оставив боевое охранение и посты вокруг разрушенного дома, оказавшегося крепким орешком, капитан Ольхов отвел людей на отдых. Разместились в двухэтажном особняке с выбитыми окнами и проломом в крыше, но вполне пригодном для ночлега.
Часть бойцов ночевали во флигеле и соседнем доме. Подходы перегородили танками, в которых по очереди дежурила часть экипажей. Возбуждение, которое охватило людей, когда вступили в Берлин, сменилось усталостью. Кто-то сразу заснул, хотя Ольхов приказал почистить оружие, набить диски и магазины патронами, получить у старшины дополнительно боеприпасы.
Спящих бесцеремонно расталкивали. Повара вскипятили крепкого чаю и варили кашу с мясом. Сержанты открывали затворы автоматов и, ковырнув пальцем, показывали толстый слой пороховой гари:
— Штук двести пуль выпустил?
— Пожалуй, побольше. Диски два раза подзаряжал.
— Ну и что, думаешь, он завтра, как часы, работать будет. Все гарью забито.
— Щас почищу, — зевал от усталости и пережитого напряжения молодой боец.
— Рот закрой, ворона влетит.
Другой боец уже разбирал «ППШ» и рассказывал, что уложил пять или шесть фрицев.
— Десять! — передразнил его Вишняк.
— Ну двоих точно, — не стал спорить солдат. — Один прямо на меня выскочил. Я на спуск нажал, он, как мешок, под ноги свалился. Насквозь пробило, спину сплошь издырявило. Складной нож у него забрал. На кнопку нажмешь, лезвие выскакивает.