Штурмовик. Крылья войны
Шрифт:
– Ребятишки собрали посылки для армии. Так что принимайте и угощайтесь. Не забудьте ответ написать.
Оказалось, что в это время существовала такая практика. Народ в тылу – пацанята, тетушки, рабочий люд, мужики, оставшиеся в деревне, – на свои кровные собирали посылки. Вышитые кисеты, теплые вещи, портсигары, сласти, курево и еще много разнообразных мелочей, которые вроде были и не очень нужны, но как-то согревали чем-то теплым и участливым. Собирали трудовые бригады, собирали пионерские отряды, деревни… Просто так, как своим. На посылке, вот как на нашей, обычно писалось: «В Красную армию. Бойцам и командирам». И еще вкладывалось письмо с напутствием. Обычно писалось что-нибудь типа «бейте врагов». Нам же в этот раз прислали пожелание выздоровления и скорейшего возвращения в строй. И как только узнали, что посылка будет направлена в госпиталь?
Как потом оказалось, посылок было несколько. Ребята из солдатских палат получили вязаные носки, носовые платки, мед в деревянном туеске приличного размера и холщовый мешочек с настоящими кедровыми орешками. Я еще с видом знатока сообщил парням, что оболочки орехов тоже вещь хорошая. А если сделать настой (на горячей воде, а совсем не на том, о чем вы подумали, хотя мне нравится направление ваших рассуждений), то будет очень пользительно для внутренностей.
Нашей палате достались папиросы «Казбек» и какие-то плиточки, завернутые в коричневатую бумагу. Как оказалось, это был шоколад. Попытку тут же слопать все сладенькое жестко пресек хозяйственный Пашка. Он разделил поровну пачки папирос и плитки шоколада на четверых. Мои слабые возражения, что я типа некурящий, были встречены винтообразным движением указательного пальца у виска. Меня, как особо тупого, поставили в известность, что нам просто неслыханно повезло, что курево и шоколад стали своего рода валютой и что всегда пригодится. И что все это надо завернуть, отложить в тумбочки и беречь от возможного расхищения как зеницу ока.
Попыток написать письмо в ответ нашим дарителям я даже не предпринимал. Среди личных вещей и небольшой пачки документов у меня нашлась потрепанная синяя книжечка «КУЛП» («Курс учебно-летной подготовки»). Как только в ней встретил «эксплоатация» вместо «эксплуатация», сразу решил, что объемы деловой переписки будут значительно сокращены. Хотя странно – читаешь «Красную звезду» или «Правду» – язык и орфография очень похожи на наши. Только вместо твердого знака апострофы ставят на французский манер. Плюс ко всему еще обстоятельство – чем писать. Как-то в своей реальности потребовалось чертить тушью. Это был самый черный день в моей жизни во всех отношениях (тушь вдобавок плохо отмывалась). А здесь все писали пером, которое периодически макали в чернильницы. Боюсь, что это незамысловатое действо вызовет не только смех окружающих, но и некоторое подозрение. Хотя бы в том, что я не до конца выздоровел.
Написание ответного послания в небольшое село под далеким Новосибирском взял на себя Паша. А мы помогали советами.
Ну а меня ожидала военно-врачебная комиссия. Судя по всему, списать могли «вчистую», и это не радовало. Раны на ногах затянулись. Почти. Осталась легкая хромота на левую. Перелома ребер не обнаружили изначально – просто сильный ушиб. Может, там и было что-то еще, но врачам это в глаза не бросилось, значит, внимания обращать не будут. Оставалась только голова – как говорил врач в кино «…предмет темный и изучению не подлежащий». Томограф еще не изобрели, так что можно будет попытаться обмануть строгую комиссию. Башку и ножки мне разбинтовали, швы сняли. Шрам остался на краю лба и над ухом. Голова не болела, головокружений больше не было, тошнота предательской волной «из глубины души» не поднималась. Вроде как обошлось с башкой-то? Отлежался и снова в бой? Держать удар я всегда умел. Но когда никто не видел – пытался ровненько ходить по одной дощечке половицы. Вроде даже добился успеха и мог пройти десять шагов с закрытыми глазами ровненько и без боковых кренов и рысканья по курсу.
Все равно трясся. Когда открывал дверь маленького зала, куда меня сумрачным декабрьским вечером пригласили для осмотра, даже руки дрожали.
«Мандраж прекратить! Начинаем работать» – так говорил наш тренер. Вдох – резкий выдох, еще разок. Голову запрокинуть – помассировать шейный отдел до хруста – вернулись. Плечи – покрутить, покачать, бросить – расслабить. Руки опустить, встряхнуть. Теперь сконцентрироваться – собрать внутреннее тепло под солнечным сплетением. Тихонечко, пока усталые дяденьки и тетеньки в белых халатах разбирают бумаги на столе, выдыхаем – «а-а-о-о-у-м-м!» Все собралось в верхней части живота чуть ниже солнечного сплетения. Держим внутреннюю энергию. Еще немного… Кто-то устало подал команду – «раздевайтесь». Все, можно распускать энергии по каналам. Аж мурашки по спине, животу и по рукам побежали. Класс! Ощущения как перед выходом «на ковер». «Работаем!»
…У меня получилось! Движения были точные, быстрые и четкие. Нос пальцами достал, вытянутые руки не дрожали. По «дорожке» почти пробежал. На стуле с ручкой меня раскручивали и заставили еще раз пройти по дорожке: ничего – все тип-топ! Заметил удовлетворение в глазах невропатолога и, чисто из хулиганства, сделал «колесо». А вы сами попробуйте не в спортзале, а на ограниченной площади. Тут работает и глазомер, и координация движения и силовая – мышечная функционалка. Справки от «ухо-горло-носа» и окулиста к делу приобщили. Спасибо прежнему владельцу тела: у меня теперь нос – целый, не сломанный и зрение – единица. Ноги посмотрели, ребра проверили… Проверили давление и пульс. Тонометр у них забавный – в виде U-образной трубки со ртутью. Попросили поприседать и поотжиматься. Сделано – не вопрос! Потом снова мерили давление и пульс. Как у космонавта – 120 на 80 и 65.
Стою в трех шагах перед строгими врачами. Тяну улыбку, как Гагарин. А внутри – мышонок под плинтус забился и дрожит.
– Комиссия в составе… принимает консолидированное решение… – В груди – «бух-бух», в голове «тук-тук». Улыбаемся! Держать лицо! Не дать дрожать коленкам!
ПРИЗНАТЬ ГОДНЫМ!
«…с принятием решения о продолжении летной практики комиссией при запасной учебной эскадрилье, в которую направить младшего лейтенанта Журавлева А. И. после прохождения курса лечения» – так было написано в «Заключении», полученном мной на руки.
«И-й-е-э-э-з-З!»
– Благодарю вас! Разрешите идти?
– Да, и следующего позовите.
Дверь закрыть. «Фу-у-у!» Отпустило. Ай, чуток повело влево… Ну-ка, ну-ка… снова собраться. Ребятам в коридоре тоже продемонстрировал гагаринскую улыбку и изобразил победный жест – «Рот-фронт! Но пасаран!» Кто-то даже завистливо вздохнул.
По большому счету мне просто повезло. Народу было много, врачи из комиссии уже давно работали без отдыха. Придираться и внимательно смотреть никто не стал. Ура! Можно начинать собираться. Если честно, госпиталь надоел как… ну как не-знаю-что!
Пашку тоже выписали. Мы с ним оба хромые, правда, он сильнее. Единственное, что его напрягает, то что его направляют в запасной полк, а не в родную часть на передовой. Пашка на прощание попытался научить меня играть в шахматы. Так без толку же! Эндшпиль – гамбит… Мы договорились на то, что после Войны обязательно поедем отдыхать на Юг, там встретимся и будем до одури играть на пляже.
Выписка
Утраченные элементы обмундирования нам выдали на складе. Шинель и часть вещей, как оказалось, приехали вместе со мной, остальное выдали б/у (но чистенькое и заштопанное). Паше досталась почти новая шинель, чему он порадовался. Выданные валенки были без калош, чем поставили меня в тупик – как их носить, если будет слякоть. Кто подготовил на складе все остальное и даже подшил воротничок к гимнастерке, я не знал, но попросил неулыбчивого пожилого старшину, который выдавал нам обмундирование, передать им нашу благодарность. На прощание также выдали сухой паек, а кроме того, расщедрились на шоколад и Пашкин любимый «Казбек». Положено это было по нормам довольствия или нет, не знаю. По мнению соседа, нас облагодетельствовал кто-то из местных. С Пашкой «махнулись не глядя» – плитку шоколада на пачку курева. На всякий случай каждый сохранил чуток из своих запасов – помнили, что шоколад и папиросы стали лучшей меной и лучшим подарком.
Под расписку получили денежное довольствие. У меня тут же появился вопрос, куда девать эти здоровенные простынки, которые играли роль денег. Краем глаза покосился на Пашку, который привычно все скрутил – скатал и вложил в платочек, и сделал так же.
Оказалось, что после ранения и госпиталя положен краткосрочный отпуск. Паша хмуро сообщил о боях в районе Ленинграда и про то, что ехать ему, собственно говоря, некуда. Поэтому он собирался пару дней погулять по Москве, а потом отправиться к месту назначения. Его запасной полк был под Горьким. Пока мы не спеша собирали вещи и выписывали все документы, он мимоходом поворчал по поводу того, что комплект формы у нас неполный и что он собрался посетить военторг. Еще Пашка посетовал, что вещи, которые он оставил в прежнем полку, наверняка пропали или их раздали тем, кому нужнее. В этом мире Паша был моим проводником. Свою нездешность я маскировал как стеснительность и скромность. До военторга мы решили ехать вместе на метро. Ближайшей станцией были «Сокольники».