Шукшин
Шрифт:
«“Нет… Больно толстая. Разрешите идти?”
— Отставить! Если вас примут, обещаете прочитать “Анну Каренину”?
— Обещаю. За сутки!
— Толстого так не читают. Даю вам две недели».
Этот диалог приводится в воспоминаниях Ирины Александровны Жигалко, ассистента Ромма, которая на экзамене присутствовала, и в этом смысле ее мемуар вызывает наибольшее доверие. Сам же Василий Макарович описывал впоследствии поступление во ВГИК иронически:
«Конечно, не забуду, как на собеседовании во ВГИКе меня Охлопков — сам! — прикупил… Я приехал в Москву в солдатском, сермяк сермяком… Вышел к столу, сел. Ромм о чем-то пошептался с Охлопковым, и тот, после, говорит: “Ну, земляк, расскажи-ка, пожалуйста, как ведут себя сибиряки в сильный сибирский мороз?” Я, это, напрягся, представил себе холод и ежиться начал, уши тереть, ногами постукивать… А Охлопков говорит: “Еще”. Больше я, сколько ни думал, ничего не придумал. Тогда он мне намекнул про нос, когда морозно,
11
Было это или не было — кто скажет, но Белинский тут не случаен, в рабочих тетрадях 1961 года у Шукшина есть запись: «Читайте, братцы, Белинского. Читайте хоть тайно — ночами. Днем высказывайте его мысли, как свои, а ночами читайте его. Из него бы Евангелие сделать».
Все это было впоследствии записано Юрием Скопом, и степень подлинности этой байки не выше той, что принадлежит Александру Митте:
«Говорят, что на экзамене М. И. Ромм попросил Шукшина:
— Расскажите мне о Пьере Безухове.
— Я “Войну и мир” не читал, — простодушно сказал Шукшин. — Толстая книжка, времени не было.
— Вы что же, толстых книг никогда не читали? — удивился Ромм.
— Одну прочел, — сказал Шукшин. — “Мартин Иден”. Хорошая книжка.
Ромм возмутился:
— Как же вы работали директором школы? Вы же некультурный человек! А еще режиссером хотите стать!
И тут Шукшин взорвался:
— А что такое директор школы? Дрова достань, напили, наколи, сложи, чтобы детишки не замерзли зимой. Учебники достань, керосин добудь, учителей найди. А машина одна в деревне — на четырех копытах и с хвостом… А то и на собственном горбу… Куда уж тут книжки толстые читать…
Вгиковские бабки были счастливы — нагрубил Ромму, сейчас его выгонят. А мудрый Ромм заявил: “Только очень талантливый человек может иметь такие нетрадиционные взгляды. Я ставлю ему пятерку”».
Однако помимо собеседования, а вернее, перед собеседованием были еще три письменные работы, и Шукшин недаром считал, что именно они были решающими: «Подготовка моя оставляла желать лучшего, специальной эрудицией я не блистал и всем своим видом вызывал недоумение приемной комиссии. Насколько теперь понимаю, спасла меня письменная работа, которую задали еще до встречи с мастером. “Опишите, пожалуйста, что делается в коридорах ВГИКа в эти дни” — так приблизительно она называлась. Больно горячая тема. Отыгрался я в этой работе. О чем спорим, о чем шумим, на что гневаемся, на что надеемся — все изложил подробно».
Работа эта ныне опубликована. Она называется «Киты, или О том, как мы приобщались к искусству». В ней описана абитуриентская лихорадка («Нас очень много здесь, молодых, неглупых, крикливых человечков. Всем нам когда-то пришла в голову очень странная мысль — посвятить себя искусству»), работа немаленькая по объему, в высшей степени интересная, живая, и всякий, кто возьмется ее прочесть, убедится в том, что Шукшин умел весьма здорово излагать свои мысли, впечатления, описывать людей, мешать иронию с серьезностью, выказывать эрудицию, но не щеголять ею. И вообще, если бы этот текст отдать на рецензирование без указания фамилии автора, никому бы в голову не пришло, что ее писал сермяжный безграмотный морячок, которого можно с серьезным видом спросить, где сейчас работает товарищ Белинский, в Москве али в Ленинграде, и который делает так много ошибок в тексте, что экзаменатор пишет оценку: «адлично». На самом деле отзыв проверяющего был такой: «Хотя написана работа не на тему и условия — не выполнены, автор обнаружил режиссерское дарование и заслуживает отличной оценки».
То же самое можно сказать и про две другие письменные работы: сочинение на тему «В. В. Маяковский о роли поэта и поэзии» — очень четкая, лаконичная, дельная работа, оцененная на «хорошо», и творческая работа, представляющая собой рецензию на фильм «Верные друзья», где Шукшин убедительно и грамотно разобрал эту очень известную и популярную картину, снятую в 1954 году Михаилом Калатозовым по сценарию Константина Исаева и Александра Галича (младший брат которого Виталий Гинзбург десять лет спустя станет оператором Василия Макаровича).
Словом, байки про дремучего алтайского мужика, легенды о том, что некий мифический представитель райкома партии, присутствовавший на экзаменах и посоветовавший не принимать двух абитуриентов — Тарковского, потому что слишком много знает (а Андрей Арсеньевич получил, к слову сказать, за сочинение «тройку»), и Шукшина, потому что тот ничего не знает, — все это байки и есть. В действительности
12
От слова «алексия» — неспособность овладеть процессом чтения.
Участь его и в самом деле была решена, и оставалось сообщить об этом матери и невесте. Можно представить, какой ошеломительной радостью было известие из Москвы для Марии Сергеевны, которая именно с той поры на вопросы односельчан: «Ну, что ты, Марья, генерала, что ли, хочешь из него вырастить?» — гордо отвечала: «Выше бери».
И каким не менее сокрушительным ударом стало известие для другой Марии — Шумской.
«Здравствуй, милая!
…мы опять на разных концах земли. Маша, скажи мне очень откровенно, как ты УМЕЛА мне говорить: как ты относишься к тому, чтобы я остался в Москве?
Только не надо жертвовать собой, не надо говорить, что это хорошо, а думать в это время другое…
Я хочу, прошу, требую, наконец, чтобы ты была со мной только откровенна. Особенно теперь, я подчеркиваю. <…>
…родная моя, меня гнетет чувство несправедливости. Ведь можно подумать, что я просто обманул тебя. Милая, поверь моей совести, что когда ты в Бийске спросила меня еще раз, не совсем ли я еду, и я ответил, что ни в коем случае нет — я не обманывал тебя. Я говорил, что думал… Маша, я думаю, что я учусь, работаю во имя нашего будущего счастья. Я не мыслю своего благополучия без тебя. И поверь, не ради славы я остался здесь, а ради интересной НАШЕЙ жизни. Мне кажется, я что-то смогу сделать хорошего и полезного для людей — но я сделаю это во имя нас. Дай бог, чтобы ты не увидела во мне краснобая и фразера. Что же касается твоих опасений насчет актрис — успокойся. Даю честное слово, что здесь…»
Успокаивал он ее и давал честное слово, как известно по его дальнейшей судьбе, совершенно напрасно. Однако дело не только в покинутой Марии Ивановне, но и в общей сростинской ситуации. Можно почти не сомневаться: местные власти поступком своего земляка были тоже обескуражены. Они, вложившие в него столько сил, они, помогавшие ему подготовиться к сдаче экзаменов в школе, давшие ему рискованную рекомендацию в партию, они, ожидавшие, что он поступит на заочное отделение в вуз и вернется в родную школу (а поди найди накануне учебного года замену директору вечерней школы, учителю, секретарю комсомольской организации, агитатору и пропагандисту) — они не могли не чувствовать себя обманутыми. Получалось так, что Шукшин попользовался добрым к себе отношением и отправился делать карьеру. Понятно было, что теперь никогда он в Сростки не вернется, и в этом тоже была одна из причин будущих очень непростых отношений Василия Шукшина с его милой родиной и чувства неизбывной вины перед ней [13] .
13
С этим суждением не согласилась директор музея Шукшина в Сростках Л. А. Чуднова: «И не думаю, что все на него обиделись и разозлились, что уехал в Москву, а мы его тут вырастили, воспитали, а чем они ему помогали-то больно? Ну разрешили сдать экстерном экзамены, он бы их все равно сдал как ученик вечерней школы, только позже на годы. Такой подход для нашего времени характерен, когда все пытаются извлечь пользу и выгоду из всех. Тогда была идейность партийная, реально была у людей, ответственных и руководителей. Но Вы верно подметили, оставалась какая-то ревность у земляков или даже отчуждение: ты там, а мы здесь. Это когда уже был известен на всю страну. Так это естественно для каждого места».