Шукшин
Шрифт:
Принято считать, что их встреча произошла в 1954 году, накануне вступительных экзаменов во ВГИК. Об этом пишет в мемуарах сестра Шукшина — Наталья, об этом говорится в примечаниях к собранию сочинений Шукшина (Барнаул, 2009), но едва ли с подобной датировкой можно согласиться. Встреча случилась раньше, о чем упоминал и сам Василий Макарович в интервью (до флота и до учительства на Алтае) — и по логике вещей, вероятнее всего, она могла случиться в 1949 году, когда Шукшин работал в Щербинке и часто бывал в Москве. И если это так, то земляк великого Пырьева о ней не забыл, держал в голове все эти годы, думал, когда постигал военную специальность в Ломоносове, когда ходил в наряды, ловил чужие радиосигналы, смотрел фильм «Далеко от Москвы» и спорил с моряками Черноморского флота о соотношении романа и его экранизации, когда валялся в севастопольском госпитале с болью в животе, когда, совершая свой маленький подвиг, готовился к экзаменам на аттестат зрелости, когда превратился из ученика
Больше того, тот факт, что эта встреча произошла примерно в 1949-м, находит косвенное подтверждение в письме Шукшина его троюродному брату Ивану Попову от 13 января 1959 года. В нем Шукшин пишет о том, что недавно прошла конференция кинематографистов, на которой обсуждался фильм «Два Федора» и в обсуждении принял участие Пырьев (которому фильм не понравился). Таким образом, вторая встреча Шукшина с Пырьевым действительно состоялась десять лет спустя после первой, как и рассказывал Василий Макарович в интервью, а Пырьев, конечно, не узнал в исполнителе главной роли двадцатилетнего алтайского паренька, которого когда-то хотел приютить, к неудовольствию Марины Ладыниной, забывшей о том, что и сама она родом из смоленской деревни Скотинино, хотя всю жизнь этого названия стеснялась — сюжет чисто шукшинский.
ТРАЛИ-ВАЛИ
Директору Всесоюзного
Государственного института кинематографии От гр. Шукшина Василия Макаровича
Заявление
Прошу разрешения сдавать вступительные экзамены в институт кинематографии на Режиссерский факультет.
К заявлению прилагаю все необходимые документы.
Решение мандатной комиссии прошу направить по адресу:
Алтайский край, Сростинский р-н, с. Сростки
Шукшину Василию Макаровичу 20 июня 1954 г.
В. Шукшин
Буду очень благодарен за возможно скорый ответ.
Обратим внимание, насколько грамотно, по уставу, составлен этот документ (хотя выражение «мандатная комиссия» скорее из комсомольско-партийного лексикона, не иначе как сказалась общественная деятельность), а заодно отметем популярные байки о том, что Шукшин не знал, что есть-де такая профессия режиссер, и думал, будто актеры на площадке сами договариваются, кто и что будет говорить (как любит рассказывать, например, режиссер Александр Митта).
«Бред собачий! Так говорят только люди, которые его не знали!» — отзывался на слова Митты режиссер Валентин Виноградов, сокурсник Шукшина, демифологизируя одну из самых прочных околошукшинских легенд. В интервью Виноградова есть еще одна любопытная, психологически точная, хотя и совершенно не соответствующая действительности деталь: «Когда я увидел его впервые, он показался мне на диво странным. Какой нормальный человек придет поступать во ВГИК в гимнастерке и солдатских сапогах? Сразу пошел слух: Шукшин — сын секретаря Алтайского обкома партии и поэтому поступит по блату. Потом, конечно, выяснилось, что это не так». Но ведь и для другого шукшинского сокурсника, Александра Витальевича Гордона, Шукшин — сын репрессированного секретаря райкома партии на Алтае. Поверить в то, что он был сыном мужика, обоим казалось невозможным.
Вообще история поступления Василия Макаровича во ВГИК обыкновенно преподносится как чудо, как что-то фантастическое: как, каким образом, каким, если позволить себе нехитрую игру слов, макаром сумел простой деревенский парень с первого раза, без специальной подготовки, поступить в один из самых блатных, самых элитарных советских вузов, конкурс в который доходил до ста человек на место?
Красочная картина вгиковских коридоров летом 1954 года запечатлена в книге воспоминаний Александра Гордона «Не утоливший жажды»:
«В дни экзаменов даже подходить к дверям института было опасно для здоровья. С каждым шагом учащалось сердцебиение, поднималась температура. И если тебе удалось переступить порог святилища и остаться живым, не вызывая “скорой помощи”, гордись своей волей: ты победил первую человеческую слабость — трусость, и ты теперь не один. Сотни молодых людей жаждали попасть во ВГИК, горели желанием стать кинорежиссерами, актерами, операторами. Прославиться. На худой конец, просто вырваться из обыденной жизни. Тут были люди разного сорта: те, кому повезло сразу или не повезло никогда, быстро выдыхавшиеся и упорные, много лет подряд, из года в год сдававшие экзамены во ВГИК, параллельно и в театральные вузы, благо их в Москве немало. <…> Формально все абитуриенты равны в своих правах, сдай только на “отлично” экзамены! И что же, нет никаких предпочтений, ну хотя бы маленьких? Разумеется, есть. Если ты сын известных родителей из мира кино, литературы или партийной номенклатуры — твои шансы намного выше. Если ты ярко талантлив, тоже имеешь шанс. И совсем хорошо,
Народу в коридорах очень много. Неизбежная суета, мелькание лиц, лестничных маршей, хлопающих дверей, пропускающих бледных абитуриентов самой разной выделки: и девочек с осиной талией, и видавших виды моряков в полосатых тельняшках, и провинциалов только что с поезда, усталых, но настоящих пассионариев, лидеров, и многоопытных ветеранов экзаменов, штурмующих ВГИК по второму и третьему разу».
Шукшин взял высоту с первой попытки, что, конечно, нельзя не расценивать как чудо, но надо сразу уточнить одну вещь: он сделал все, чтобы оно состоялось, и вообще вся его жизнь, начиная с демобилизации, есть образец невероятно точной стратегии человека, который — вспомним будущее признание сестре — верит в то, что лишь слава его спасет, и стремится к успеху с неотвратимостью идущего на нерест лосося. Он не только унаследовал от матери великий талант жить, талант пробиваться, достигать желаемого, но невероятным образом приумножил его и довел до совершенства. Шукшин — это двигатель внутреннего сгорания с почти стопроцентным КПД. Или — если вспомнить рассказ «Упорный» про Моню Квасова — вечный двигатель, созданный вопреки законам физики.
В самом деле, кем он был на момент поступления? Выходец из рабочего класса и трудового крестьянства, за спиной служба на флоте, он кандидат в члены КПСС, причем тут тоже любопытная деталь: Шукшина реально приняли в «партрезерв» 21 июня 1954 года, на следующий день после того, как он послал документы в Москву, однако в автобиографии он указал май как начало своего кандидатства. (Вообще «подлоги» в его документах — вещь совершенно свободная, хотя, конечно, и вынужденная: он ничего не боялся и умно шел напролом.) И в этом смысле, как ни относись к советской власти, надо признать, что только благодаря ей и победившему социализму Шукшин смог стать кинорежиссером. Ни в каком Голливуде, ни в какой великой французской режиссерской школе, не говоря уже о сегодняшнем российском кино и сегодняшнем ВГИКе, парень с его социальным положением в режиссеры не пробился бы. В актеры еще может быть, в режиссеры — никогда. Шукшин в этом смысле — чисто советский феномен, реализовавшаяся советская мечта. Ибо когда он предъявил все козыри, которые были у него на руках и которыми мог мало кто похвастаться среди сотен умников-абитуриентов из интеллигентных московских семей, осаждавших заветное, только что отстроенное вгиковское здание на севере Москвы, советская власть заглянула в его глаза и, загипнотизированная, пораженная, сраженная, перед ними не устояла и не смогла не протянуть руку тому, кому устроила столь бесчеловечные испытания и заставила пройти через жесточайший жизненный отбор.
Нет нужды говорить о том, что если бы кроме этих козырей на руках у Шукшина ничего не было, не было бы и никакого ВГИКа. Но соотношение расчета и таланта, воли и таланта — очень важная категория, когда мы говорим о личности этого человека.
Тут кстати вспомнить рассказ Юрия Павловича Казакова «Трали-вали», впервые опубликованный в 1959 году под названием «Отщепенец» в журнале «Октябрь». Главный герой рассказа — спивающийся от безделья и бессмысленности жизни бакенщик Егор, в прошлом моряк, обладающий поразительным голосом, не делает ничего для того, чтобы этот голос принес радость людям, а ему самому славу, почет, деньги наконец. Максимум, что ему надо, — побахвалиться перед заезжими туристами, а потом поразить их своим пением (и ситуативно это предвосхищает будущий рассказ Шукшина «Миль пардон, мадам!»). Главное для Егора — петь для ветра, реки, земли, неба, Бога… То есть очень русская модель поведения — отношение к своему таланту как Божьему дару, который только к Творцу и может быть обращен, — но для Шукшина она неприемлема. Он ведет себя с точностью наоборот. Казаковский Егор вне своего таланта производит впечатление скорее отталкивающее, Шукшин же умел нравиться людям. Но главное — он лелеет свой дар, охраняет как высшую драгоценность, бьется за него и с помощью трудолюбия, смелости, напора, ловкости — как угодно — делает все, чтобы этот дар не сгинул, не пропал, дошел до тех, кому он предназначен. И делает все умно и обезоруживающе простодушно, что и стало самой сильной, самой подкупающей его стороной. И это тоже ведь очень по-русски: Шукшин как автор своей жизни и казаковский Егор, да и, по правде сказать, сам Юрий Казаков, к несчастью, свой талант фактически распыливший (вот уж где КПД был невелик, можно сказать, обратно пропорционален таланту) [10] — это наши национальные крайности, наши полюса и вершинные точки.
10
Ср. также в письме Юрия Казакова Виктору Конецкому: «Недавно я написал рассказ „Трали-вали“ про бакенщика на Оке и вообще про Русь и русский характер, а больше всего про себя».
СЕРМЯК СЕРМЯКОМ
То, как Василий Макарович сдавал вступительные экзамены, много раз описывалось мемуаристами, прямыми и непрямыми свидетелями, самим Шукшиным, обрастало анекдотами, байками, преданиями и давно стало едва ли не легендой, вгиковским мифом, но во всех случаях фигурирует Михаил Ильич Ромм, спрашивающий у мрачного абитуриента в военном кителе с неуставными пуговицами, читал ли тот «Анну Каренину» (в других вариантах «Войну и мир»), на что слышит угрюмый ответ «братишки»: