Шулер
Шрифт:
– Отзовите их обратно, - говорит Ревик.
– Тех, что в городе - тоже. Я так понимаю, их веселье исчерпалось. Или хотя бы их терпимость к запаху горящей плоти, - горечь граничит с тем, что кроется под ней - нечто более неукротимое, почти болезненно реальное. Скорбь исходит от него густым облаком, наряду с тяжёлым отчаянием, которое пересиливает все остальное.
– Делайте, как я сказал, лейтенант, - говорит он, когда другой колеблется. Однако когда солдат поворачивается, чтобы уйти, голос Ревика
– Есть новости от фон Рундштедта?
Я не могу оторвать глаз от лица Ревика, потерявшись в несчастье, которое там вижу.
– Сэр, - мужчина вновь колеблется, поворачиваясь.
– Передовые дивизии были вынуждены повернуть назад. Фон Рундштедта, ну... заменили, сэр. Штаб заявляет, что по состоянию здоровья.
Лицо солдата краснеет под суровым взглядом Ревика.
– При следующей попытке нас возглавит генерал фон Рейхенау. Вы во главе Одиннадцатой, пока фон Рейхенау не получит возможности оценить наш статус.
Ревик кивает. Потопав, чтобы отряхнуть снег с сапог, он поворачивается, глядя на усеянное телами поле. Чувства исчезают из его глаз к тому времени, когда он завершает движение. Он стискивает руки в черных перчатках за спиной.
– А мои рекомендации Берлину?
– произносит он.
– Мы могли бы помочь им на Западе.
– Отклонены, сэр. Бловелт посчитал...
– Бловелт?
– глаза Ревика превращаются в пепел.
– Наш Фюрер больше не определяет стратегию восточного фронта? Это поручено его свинье?
Другой колеблется. Шагнув ближе, он понижает голос.
– Сэр, когда я говорил с этим мужчиной, у него были новости, сэр. Сообщение. Он утверждал, что знает вас, и рекомендовал мне помочь ему в этом...
– голос мужчины умолкает, когда он видит, как прищурились глаза Ревика.
– Ну?
Мужчина делает вдох.
– Это по поводу вашей жены, сэр.
Лицо Ревика становится белее снега, падавшего вокруг них сухими хлопьями. Теперь он читает разум мужчины. Он больше не слышит слов, слетавших с его губ.
Мир блекнет вокруг обветренного лица безымянного солдата, ревностно рассказывающего что-то ему. Детали на мгновение остаются со мной - запах гниющих трупов и грязной одежды, горелой плоти, навеки отпечатавшейся в его разуме, знании, что друзья и даже родственники сгорели в тех печах, что люди делают это уже не только друг с другом.
Затем все это исчезло.
... Я резко дёргаюсь. Я в каком-то другом месте. Теперь уже в помещении, согретом огнём, который пылает в камине. Языки пламени отбрасывают танцующие тени на устаревшую комнату, которая здесь не кажется устаревшей.
Над камином висит зеркало. Свежие цветы благоухают в цветастой вазе с ручками-крыльями. Я смотрю в зеркальное стекло, вижу комнату, омытую тонами пыльной розы с украшениями из розового дерева. Свет лампы согревает витражный абажур возле тяжёлого гардеробного шкафа.
На мгновение звуки трещащего влажного дерева отвлекают меня.
Затем я слышу дыхание - тяжёлое, поверхностное дыхание в ритме, который я узнаю.
Я смотрю в сторону кровати. Пучки серых волос беспорядочно торчат на голых плечах мужчины и кое-где вдоль боков его широкой спины. Он испускает тихий хрип.
Женщину под ним я узнаю. Её густые тёмные кудри в художественном беспорядке разметались по постели. Она улыбается ему, но улыбка искусственная, отработанная. Дрожь отвращения доходит до меня, когда она смотрит в его лицо; но чувство пропадает прежде, чем я осознаю, что оно не моё.
Женщина устала. Я ощущаю её недовольство как саван.
Дверь распахивается.
Звук громкий, но я могу лишь смотреть, вовсе не удивляясь тому, что вижу его - хотя теперь он выглядит иначе, старше, чем он когда-либо мне казался. Его глаза сияют, кажутся почти черными, когда он стоит в тени у двери. Мой взгляд опускается к его белым рукам с длинными пальцами.
Я вижу, что они стискивают деревянный черенок топора.
Женщина тоже видит его. Её голос полон ужаса, но не за себя. Её слова вырываются почти воплем.
– Рольф! Рольф, нет! Дорогой, нет!
Он идёт к ним по прямой линии, его длинные ноги движутся с бесшумной грацией, которую я узнаю.
– Рольф! Они знают, кто ты!
Он смотрит не на свою жену, а на белую кожу и всклокоченные седые волосы. Бловелт повернул голову, широко раскрыв глаза от шока, но он не вышел из жены Ревика.
Ревик замахивается топором прежде, чем закончил последний шаг, и вгоняет топор прямо между лопаток мужчины. Он впивается до самой толстой части лезвия.
Бловелт кричит.
Ревик толкает деревянное топорище вперёд, выдёргивает его со смачным влажным звуком, а Бловелт кричит и кричит и кричит...
Жена Ревика кричит вместе с ним.
Его лицо сохраняет недрогнувшую маску пустоты. Ревик поднимает лезвие и замахивается снова.
... Я потеряна. Я потеряна.
Я снова с ним - внутри него, возможно.
Фермерский дом погребён под снегом. Я лежу с ним и Элизой, двумя телами, съёжившимися под ветхими одеялами. Мужчина и женщина. Женщина беременна, как минимум на седьмом месяце, и она спит, но мужчина бодрствует.
Ревик лежит на спине в темноте, смотрит на падающий снег через квадратное окно в другом конце сеновала. Его лицо теперь кажется мне почти мёртвым.
Его глаза резко полыхают внезапной вспышкой света, и он поднимает голову.