Шулер
Шрифт:
Он целует меня. Это краткий поцелуй. Неловкий. Неуклюжий. И все же он нежный. В нем чувствуется смысл, больше смысла, чем я могу осознать. Я чувствую, как он вновь соглашается, и в этот раз это ощущается окончательным. Абсолютным. Теперь он уверен.
Клятва дана. Это нечто большее, чем обещание.
Это ощущается одновременно как финал и начало.
Когда я думаю об этом, ночное небо исчезает. Свет над нами сплетается в сложные схемы, снуя туда-обратно как волан меж шёлковых нитей. У меня складывается беглое впечатление, что время сместилось. Переплетение нитей
Я вижу картину, формирующуюся в этой бескрайности неба - картину пламенного, бриллиантового света в такой схеме, от которой перехватывает дыхание и не находится слов. Моё сопротивление прекращается, и боль, которую я чувствовала прежде, расплавляется в теплом дыхании, ощущении конца, начала.
Я знаю, каким-то образом. Это для меня знакомо.
Я чувствую это и в нем тоже, этот прилив знакомости.
Ощущение такое душераздирающее, такое интенсивное, что я не могу видеть больше ничего.
Он принадлежит мне. Он принадлежал мне прежде, чем я задала вопрос.
Здесь мы знаем друг друга, и в этом знании живёт безвременность, нечто, что находится так далеко от моего сознательного разума, что ощущается почти инопланетным. То глубинное чувство знакомости - это то, что я не могу объяснить себе, то, что я понимаю без слов и вовсе не понимая на самом деле.
Что-то... становится иным.
Я ещё не знаю этого, но это никогда больше не будет прежним.
Глава 15
Изменение
Я сидела на окне, балансируя с пятки на носочек на подоконнике из белого крашеного дерева.
Моя задница начала неметь примерно через двадцать минут после того, как я взгромоздилась на свой насест, но я не слезала с узкой планки, глядя на забрызганное дождём окно. За стеклом жил серый мир с угольными улицами и тоскливыми деревьями, перемежавшими длинные полосы тротуаров.
Там шёл мужчина в брезентовом дождевике и толкал перед собой магазинную тележку, наполненную консервными банками и прикрытую синим брезентом. Он поднял взгляд на окно.
Я задержала дыхание и застыла, пока он смотрел на меня, но его лицо оставалось обречённым, его глаза казались размытыми из-за дождя. Стиснув ручку тележки, он продолжал толкать её по улице с неизменным выражением лица.
Медленная, протяжная, вопросительная тяга скользнула через мой живот.
Мои глаза закрылись. Я вздрогнула от боли.
Он искал меня. Эта тяга на мгновение сделалась торопливой, наполненной томлением. Затем она вновь померкла, устремившись куда-то ещё.
Я взглянула на кровать, не поворачивая головы.
Над ним висел гобелен, где синий бог с гневным лицом скакал на льве, а его голову по кругу обрамляли ярко-оранжевые и красные языки пламени. Мои глаза переместились на гобелен поближе ко мне, тот, что изображал золотистого Будду с множеством лиц. Кучу дополнительных голов венчало изящное андрогинное лицо, источавшее золотистый свет.
Затем Ревик пошевелился, и мой взгляд неохотно опустился к нему.
Он спал на спине, раскидав ноги и руки в разные стороны, раскрыв ладони и пальцы. Я всматривалась в мягкость выражения его лица и ощущала, как возвращается то тянущее, тоскующее ощущение - в этот раз нетерпеливое настолько, чтобы вернуть тёплый прилив тошноты.
Я проснулась от этого ощущения и от того, что Ревик обвился вокруг меня, наполовину придавив своими руками и телом во сне. Я осторожно избегала его раненого плеча, даже не думая об этом, но я также крепко обвилась вокруг него. Моё лицо покоилось в изгибе его шеи, одна моя нога обвилась вокруг и между его ног. Моя рука оказалась закинутой ему на талию, стискивая его голую спину, а пальцы ласкали его кожу.
Я неосознанно притягивала его, не меньше, чем он меня.
Ощущалось совершенно естественным, что его пальцы запутались в моих волосах, что он той же рукой притягивал меня ближе, а его губы во сне задевали мой висок. Когда я погладила его голую руку и грудь, лаская его пальцы, он издал тихий звук, которого оказалось достаточно, чтобы я окончательно проснулась.
Этого также оказалось достаточно, чтобы я быстренько выбралась из его кровати, когда осознала, что кое-какие его части бодрствовали отдельно от его разума.
С тех пор он искал меня своим светом. Не настолько, чтобы разбудить его, но настолько, чтобы вызвать у меня тошноту.
Я все ещё не уходила.
Я не могла решить почему, но мои причины остаться казались иррациональными даже мне самой.
Я умирала с голода. Я как никогда нуждалась в душе. Я пахла грязной озёрной водой, а мои волосы обладали консистенцией свалявшейся соломы. Я хотела чистую одежду. Я также могла бы поговорить с другими видящими, более дружелюбными, попытаться узнать побольше о моей маме, Джоне и Касс, и о том, что в новостях показывали обо мне и Ревике.
Вместо этого я находилась здесь и смотрела, как он спит.
Казалось, я не могла заставить себя уйти даже теперь, когда мне нужно было в туалет.
Почувствовав на себе взгляд, я повернулась.
Увидев, что мы не одни, я сдвинулась с места, наполовину соскользнув со своего насеста на окне.
Уллиса улыбнулась мне с порога, все ещё напоминая актрису старого кино со своими волосами, заколотыми на голове, и в пудрово-голубом халате, облегавшем её бедра. Отвернувшись от меня, она придирчиво и бесстрастно смерила Ревика взглядом.
Не подумав о причинах, я до конца слезла с подоконника и пересекла комнату, привлекая взгляд женщины к себе.
Уллиса нахмурилась, источая лёгкое недоумение.
Это недоумение никуда не делось, когда она повернулась, чтобы изучить мой свет тем же взглядом прищуренных глаз, которым она смотрела на Ревика.
– Что?
– тихо спросила я, когда дошла до неё.
Уллиса покачала головой. Затем её лицо осветилось такой искренней улыбкой, что меня это застало врасплох.
– Ему лучше, - сказала она, сжимая мою руку тёплыми пальцами.
– Такое облегчение. Ты проделала с ним очень хорошую работу.