Шум бури
Шрифт:
К концу Царай стал внимательно читать одну бумагу.
– Вот это чудо!
– воскликнул он и снова углубился в чтение. Наконец, подняв голову, сказал:
– В этой бумаге написано, что сосланный в Сибирь Касбол сбежал и всем надо быть внимательными. Бумага адресована приставу.
Все собравшиеся обомлели, и только Ислам произнёс:
– Пусть бог его освободит, а там знаем, что делать.
Храня тягостное молчание, люди сосредоточенно смотрели на огонь. Все находились здесь, кроме Сала, которого похоронили на закате солнца. Мацыко, в отличие от других ночей, тоже был невесел. Кавдин с опозданием взял скрипку и стал причитать. Остальные
Глава тринадцатая
Небо было укрыто облаками. Снег крупными хлопьями падал на землю. Всё вокруг белым-бело.
Ветер громко фыркал, далеко слышалась трескотня деревьев. Это их сковывал холод, это ветер заставлял их плакать унылым голосом. Лес стоял голый, покорный. Длинные ветви деревьев тянулись к небу и с высоты пристально смотрели на тихий мир, на спящее лицо природы и дивились переменчивому виду жизни.
Человек по своей воле не пойдёт по этому снегу, по такой стуже. Если он не замёрзнет в лесу, то его растерзают волки.
Когда вой ветра и вой волков сливаются, то от страха корни сердца дрожат до основания.
Только в Сибири бывает такая зима. Нигде на земле нет такого леса, как знаменитая на весь мир тайга. Кто изведал на себе сибирскую зиму в тайге, тот никогда её не забудет. Те места не изобилуют людьми, но там много сосланных людей, которых прокляла судьба, которых время согнало с родных мест, у которых разрушена семейная жизнь. Кого там только не увидишь? Русских, кабардинцев, татар, евреев, осетин, грузин, чеченцев и ещё много других. Живут они среди тёмного леса, откуда сбежать невозможно. Надёжно охраняют сосланных охранники. Если посмотреть, то у многих сосланных их белые усы достают до пояса, однако срокам их заключения не видно конца.
Каких только песен не поют сосланные. Поют длинные и грустные, короткие и весёлые. В холодные и тоскливые вечера их песни, как гром, гремят из окон тюрьмы. Они так западают в сердце, что слушая их, у человека застывают слёзы на щеках.
На одних арестантах кандалы, за другими прочно запертая дверь, третьих сверлит холод карцера, но всё равно их сердца не покрывает ржавчина, не пристаёт плесень. У кого-то срок заключения три года, у кого-то пять, у кого-то десять, у кого-то двадцать, а кто-то будет пребывать в тюрьме вечно, пока будут видеть его глаза, пока будет стучать сердце, совершив последний удар. Сосланных терзают дни их жизни, они мечтают о свободе, стремятся к свету, к борьбе, но их крылья не подчиняются им. Не в силах они разорвать тяжкие цепи. Многие сюда попадают детьми, делая первые шаги в жизни, и здесь проводят остаток своих дней. Однако, нет у них чувства страха, они не скулят и не плачут, как другие. Когда им удаётся собраться вместе, то их песня летит далеко, проникая в таёжный лес. У них совсем другие песни, как и жизнь их.
Песне арестантов свободно вторят звон кандалов и скрип ржавых цепей. Их жизнь растаптывает грязной подошвой сапога бесстыдный охранник...
День подходит к концу.
Ночь накрывает тёмными крыльями лес...
Сидят в тюрьме арестанты, сбившись в кучу. Слышен тайный разговор...
Лишь только с улицы доносится шум, арестанты тут же вскакивают с мест и устремляют свои взоры на дверь... Открывается дверь.
Входит одетый во всё чёрное, высокий, худощавый человек с звериным взглядом, который начинает ходить по углам, обыскивая арестантов. Кому даст тычок, на кого прикрикнет, кого-то ударит сапогом, не скупясь на обидные оскорбления.
Даже если цепи прочно сковывают руки, даже если арестанты сидят смирно, он всё равно находит повод для придирок. Его приход, подобно волчьему вторжению в кутан, заставляет вздрагивать арестованных. Нет таких, кто не смотрит на него, кто не боится его.
В последний раз он шарит глазами по углам; осмотрев всё, уходит обратно, и слышится снова лязг замка в двери. Возобновляются разговоры, кто говорит о побеге, кто о свержении царя... Есть и те, которые всё время в углу играют в карты. Арестанты разные, и каждый занят своим делом, подходящее ему по нраву и по уму. Говорят в углах, говорят тихо, говорят тайком, но всё равно понимают друг друга.
В длинном помещении в углу сидят двое мужчин и ведут тайный разговор. Один из них всё время машет руками и таким образом растолковывает свои слова. Говорят, но постоянно поглядывают в сторону людей, а уши у них направлены на дверь.
– Завтра, завтра...
– После обеда, тогда лучше будет.
– Только... никому... ничего!
– Не беспокойся из-за этого, не бойся.
Они опять бросили взгляд в сторону людей. Затем встали и разошлись по своим местам.
Арестанты поодиночке и парами ложились на солому, закутываясь в лохмотья. Между тем донеслось:
– Разве не пора? Почему не ложитесь? Ложитесь скорей!
Группы людей распались, и все улеглись на солому. Тюрьма затихла... Прекратился шум внутри, свет погас.
Ходят вокруг тюрьмы охранники. Под их ногами скрипит сибирский снег. Время от времени ветер начинает выть у стен тюрьмы и внезапно замолкает...
Лежат, объятые сном, арестанты. Ночь затихает совсем. Порой из каждого угла большой тюрьмы обращаются друг к другу охранники, и тогда ветер приносит: "Ге-ге-гей!"
Глава четырнадцатая
"... Здесь... здесь... здесь!.."
У дверей тюрьмы стоял толстый жандарм, держа в руке бумагу, и обращался к арестантам. Кого он называл, тот кричал: здесь!
Когда солнце чуть взошло, тогда жандарм закончил проверку арестантов. Пригладив усы, он ушёл на своё место. Арестанты шли по одному, по двое, а охранники вели их на работу. Ссыльную работу выполняли по законам ссыльных.
Те двое, что вчера что-то замыслили, тоже шли на работу; копать землю в большом овраге.
Думы о семьях и тяжкая жизнь ссыльного тянули жилы из сердца, и у обоих лица были бледными, как ситец. На белом лице чёрные волосы виднелись далеко. Ещё нагляднее белизна лица показывала горечь сердца, печаль сердца. Переглянувшись, оба тяжело вздохнули и стали отдыхать в овраге. Жандарм стоял над ними и внимательно наблюдал. Если кто из работавших, устав, садился отдохнуть, то охранники тут же поднимали его на ноги.
Любая работа тяжела, а ссыльная жизнь многим добавляла болезнь лёгких. Некоторые во время работы испускали дух.
Сегодня тоже работали двое ссыльных. Один день был похож на другой, с какой стороны не посмотри. Время от времени ссыльные встречались взглядом, и тогда оба начинали смотреть на охранника.
Охранник стоял на высоком месте и размахивал толстой плетью, которой погоняют свиней, над теми, кто садился передохнуть. Когда его взъерошенные усы начинали тянуться к небу, тогда он принимался бранить арестантов. У охранников сформировалась устойчивая привычка коротать свои однообразные дни пустой болтовнёй. Принудив арестантов браться за работу, они собирались в кучу, начиная вести разговоры, и день проходил быстрее. Каждый говорил о том, как он отличился на службе, какие чудеса совершил. Ведя эти разговоры, они вертели плетьми, как собачьими хвостами.