Шум вокруг дарлингтоновской подмены
Шрифт:
Подмена первой из картин прошла как нельзя лучше. Она была произведена, когда муж уехал на два дня по служебным делам. Руперт забрал картину под вечер, а на следующее утро принес вместо нее подделку. Муж так ничего и не заподозрил. Легкость, с которой это было проделано, возбудила в Бичеме жадность и дерзость. Он ввел сына в еще большие долги, с тем чтобы
— Вплоть до фиаско с Гранвилем, когда деловая поездка вашего мужа во Францию была перенесена и он вернулся домой раньше, чем вы этого ожидали.
— Мысль заменить Гранвиля исходит от Бичема. Он заявил, что картина эта будет продана за бешеные деньги, но срок изготовления копии также увеличится, поскольку данная картина неизвестна. Как вы знаете, муж мой обнаружил пропажу…
Глаза леди Дарлингтон вновь наполнились слезами, и она приложила к глазам платочек.
— Ваш сын, равно как и Бичем, понимали, что вешать в галерее подделку вместо оригинала после того, как пропажа обнаружена, неразумно. Они не сомневались в том, что ваш муж теперь обязательно пригласит эксперта для подтверждения подлинности картины.
Леди Дарлингтон молча кивнула.
— Вы сделали глупость, леди Дарлингтон. Действуя из лучших побуждений и ведомая горячей любовью к сыну, вы позволили событиям выйти из-под контроля и в конце концов приобрести характер, который неминуемо принесет несчастье двум самым дорогим для вас людям, навлекши на них позор.
— Умоляю вас ничего не говорить мужу!
— Ваш муж — мой клиент. Я обязан поставить его в известность. Кроме того, мы имеем здесь дело не просто с семейными дрязгами. Речь идет о краже ряда шедевров. Двое из преступников — это сын и супруга владельца шедевров, являющегося министром ее королевского величества. Скандал неизбежен.
— Я ценю ваши усилия в поисках истины. Но я желаю сообщить эту истину Гектору сама. По крайней мере этим должна я искупить совершенный грех. Дайте мне сутки — двадцать четыре
Холмс колебался. Казалось, он тронут ужасным положением, в котором оказалась эта женщина.
— Будьте милосердны! — молила она.
Мой приятель взглянул на часы.
— Сейчас четыре. В телеграмме от меня, которую лорд Дарлингтон получит утром, я напишу, что в четыре часа пополудни я буду у него, дабы передать ему сведения чрезвычайной важности.
— Да благословит вас Господь, мистер Холмс!
Но получилось так, что Холмсу не пришлось наносить обещанного визита. Наутро, спустившись к завтраку позже обычного, я застал моего друга сгорбившимся в кресле и поглощенным чтением газеты. Лицо его хранило суровое выражение.
— Многия радости несут нам многия печали, — пробормотал он, словно обращаясь к себе самому.
— Дурные вести?
Он пожал плечами:
— Вмешалась судьба, и перстом своим, старина, она низвела нас в ничтожество. — Он помахал мне газетным листом: — Я имею в виду напечатанную здесь заметку. Вчера ночью у Тауэрского моста выбросило на берег тела двух мужчин, связанных и с кляпом во рту. Головы размозжены. В покойниках опознали лорда Артура Бичема и Руперта Дарлингтона, пасынка министра иностранных дел лорда Гектора Дарлингтона.
— Боже правый, какая ужасная трагедия! Что произошло?
— Не подлежит сомнению, что это дело рук Альфредо Феллини и его дружков. Судя по всему, Бичем, недовольный своей неудачей с Гранвилем, попытался, как это ни глупо, сбагрить подделку американцам, выдавая ее за подлинник. За такое предательство банда приговорила его к обычной для них жестокой расправе. Руперта Дарлингтона они сочли сообщником и в общем-то были правы. Ах, Ватсон, до чего же справедливо сказано Вальтером Скоттом: «Какие козни мы плетем, когда обманы замышляем!»