Шумен
Шрифт:
Выйдя из дому, – точнее, выбежав, чтобы вновь не столкнуться с Бледным незнакомцем, – он сел на автобус, что ехал по прямому маршруту к обители Мирона и оставлял лишь две-три минуты пройти пешком к его дому. Мирон здорово преувеличивал, сказав, что не хочет переться «в такую даль». Автобус, к удовлетворению Макса, подъехал вскоре, не заставив себя долго ждать на остановке. Народу внутри него, не смотря на довольно таки позднее время, оказалось порядочно, и Макс был вынужден стоять.
Через пару остановок, он скоропоспешно решил, что поездка к Мирону обойдется без приключений. Внезапно вечерний городской ландшафт за окнами автобуса
Не пустое пространство, не абсолютная темнота – пустота, на которую глаза Макса не могли смотреть, а его разум отказывался понимать.
Он отвернулся от окна и посмотрел на других пассажиров. Все, кроме него, продолжали созерцать то, что было за пределами автобуса, – вернее, то, чего там вообще не было, и в тоже время… Он заставил себя прекратить думать об этом, чувствуя, что иначе у него расплавятся мозги.
Через некоторое время пассажиры начали отворачиваться, но никто не произнес ни слова. Автобус продолжал урчать мотором, подскакивать на ухабах дороги, по которой катили его колеса, там внизу – в неведомом где-то.
Глаза пассажиров были затянуты бельмами. Макс решил, что их, вероятно, так наказала пустота за длительное созерцание. Странная, нелепая мысль, – однако она пришла к нему легко и естественно, словно с неких недавних пор он научился думать иначе.
Все больше и больше людей отворачивалось от окон. Они слепо шарили вокруг, как жители Содома, что приходили к Лоту домогаться его гостей и были лишены зрения ангелами. Они молча наталкивались друг на друга, падали, вставали… Но вскоре Макс заметил, что вокруг него будто сжимается кольцо. Людей с затянутыми бельмами глазами, казалось, что-то притягивает к нему, – словно он был языческим идолом, в котором они искали свое исцеление. Все чаще их руки прикасались к его одежде, лицу, все плотнее становилась медленно окружающая его толпа; некоторые даже поднимались с мест, чтобы приблизиться. Максу казалось, что он улавливает их шепот, далекий и скорбный, будто долетающий из параллельного измерения, вечно лишенного света.
Они не причиняли ему боли, и от них не исходило угрозы, – по крайней мере, в той же степени, что от Бледного незнакомца, – но это было чертовски тошнотворным ощущением. Однако Макс изо всех сил пытался сохранить спокойствие, понимая, что в действительности его окружают десятки человек, которых он интересует не больше, чем миграция улиток из Африки в Азию, и чье внимание ему совершенно не хотелось привлекать.
Он сделал усилие, чтобы прогнать сгустившуюся вокруг него иллюзию, но это удалось, только когда он вспомнил, что может пропустить свою остановку. И очень вовремя, – Макс выскочил из автобуса за миг до того, как двери сомкнулись.
– Какие-нибудь проблемы, старик? – спросил Мирон. Он был на четыре года старше Макса, но никогда не давал ему повода это почувствовать.
«Сказать? – думал Макс. – Можно, но позже».
– Нет, ничего особенного.
Тотальная неопределенность
Мирон пригласил его на кухню и достал из холодильника две банки пива – темного Максу, светлого себе. Однако, прикинув кое-что в уме, Макс решил отказаться от пива, поскольку в его нынешнем состоянии алкоголь вряд ли был хорошим помощником.
Родители Мирона уже улеглись спать; они были выходцами из села, и уклад жизни, привитый в молодости, брал свое. Сам Мирон выглядел вполне бодро, хотя встал сегодня в четыре утра. Он из солидарности тоже отказался от пива и приготовил кофе. Затем стал рассказывать, как они с отцом порыбачили. Мирон был настоящим фанатом рыбной ловли, а год назад ему удалось заразить этим увлечением и Макса.
– Да, кстати, – сказал Мирон, внезапно обрывая тему крючков и наживок, – мне вчера позвонила Лена.
– Серьезно? – удивился Макс.
– Хотела разведать, как твои дела. Ведь вы, кажется, с ней рассорились.
– И что же ты ей ответил? – спросил Макс, улыбаясь: новость была приятной. Похоже, Лена не меньше его устала дуться из-за ерунды, хотя это и проявлялось в ее обычной манере.
– Моя отповедь была достойна… в общем, ладно… я ответил, что с таким же успехом она могла бы позвонить прямо тебе. Ну, и еще кое-что добавил в конце, от себя.
– И что же?
– Только не обижайся, старик. Я сказал, что от расстройства ты наглотался какой-то херотени, от которой у тебя теперь галлюники.
– Вот спасибо… – опешил Макс, едва не поперхнувшись кофе. Но через секунду все равно закашлялся.
– Да не за что, не за что, – Мирон заботливо похлопал его по спине.
– Что ты ей еще сказал?
– Больше ничего, честно. Она рассмеялась и положила трубку.
Когда Макс собирался вновь пригубить чашку, из нее внезапно вынырнул чей-то невероятно длинный язык, покрытый мерзкого вида пупырышками, и лизнул его в губы. Макс отдернулся от чашки и пролил часть ее содержимого на стол.
– Не беда, – сказал Мирон, вытирая стол тряпкой. – Старик, я знаю тебя слишком давно. Ты пришел ко мне сегодня не просто так. Можешь не говорить, что у тебя стряслось, значит, есть причины молчать, но… если потребуется моя поддержка, то ты знаешь, где меня найти.
– Спасибо, – ответил Макс. Вот за это он и любил Мирона.
Чашка с недопитым кофе осталась стоять на протертом столе, – пить из нее Максу больше не хотелось. Скользкое прикосновение длинного языка еще долго сохранялось в памяти, не смотря ни на всяческие убеждения, что это являлось не более чем очередной иллюзией. Иногда они были уж чересчур отвратительными. И всегда – необычайно правдоподобными.