Шумерский лугаль

Чернобровкин Александр Васильевич

17

Первая половина ночи в этих краях наполнена писком комаров. Их так много, что воспринимаешь не по отдельности, а всех сразу — разреженную массу, генерирующую однотонный протяжный звук. Нагретая за день земля отдает тепло и насыщает комаров жизненной энергией. Аборигены привыкли и не обращают внимания, а я постоянно размазываю по лицу сразу по несколько штук, пачкая его высосанной из меня кровью. Уже ругаю себя, что ввязался в эту авантюру. Лучше бы лежал сейчас с Итхи в комнате, где чад «битумной» лампы до утра отбивает у многих комаров желание залетать туда.

Большая плоскодонная лодка бесшумно плывет вдоль левого берега реки Евфрат вверх по течению. В лодке, кроме меня, пятнадцать солдат и дополнение в виде

Мескиагнунна, младшего сына энси. Юноша сам напросился в ночной рейд. Отбивая штурм, он не проявил себя. Мало того, приданные ему солдаты отступили. Если бы не подоспела помощь, присланная отцом, враг смог бы захватить город. Как догадываюсь, Мескиагнунну надо реабилитироваться, а рядом со мной, как он думает, это легче сделать. Мыслит он верно. Я постараюсь, чтобы он не погиб, иначе усложню отношения с Месаннепаддой. В отличие от старшего брата, туповатого и заносчивого, а потому более смелого и решительного, Мескиагнунна умнее, с развитой интуицией и логическим мышлением, что делает его трусливее и позволяет не наступать на одни и те же грабли во второй раз, но пока не хватает опыта, чтобы не наступать на незнакомые. Он сидит на кормовой банке рядом с кормчим, который рулит обычным веслом, придерживаясь изгибов темного контура низкого берега. Я сижу на носовой банке лицом к гребцам. Они без отбивания ритма слажено и тихо опускают обмотанные тряпками лопасти весел в воду, отклоняются ко мне, загребая, выравниваются, вынимая из воды весла, роняющие капли, заносят по-новой. Движения гребцов монотонные, убаюкивающие.

На противоположном берегу реки, вдали от нее, горит цепочка караульных костров, возле которых сидят часовые. Остальные вражеские солдаты спят на земле, подстелив трофейные овчины или одеяла. Они устали за день, изготавливая лестницы из срубленных фруктовых деревьев в окрестностях Ура, сколачивая большие и толстые щиты для защиты от стрел, в первую очередь моих, срезая и связывая в пучки тростник и насыпая в корзины землю, чтобы подновить насыпи во рву. Готовятся к третьему штурму. Первые два не убедили их, несмотря на понесенные потери, в бесполезности этой затеи. Как догадываюсь, припасы еды заканчиваются, всё, что можно было ограбить, уже обчищено, и надо или захватывать город, или уходить. Многомесячные осады, не говоря уже про многолетние, пока не в моде. Уйти — это значит, проиграть, подорвать свой авторитет. Ладно бы осаждала армия одного царства, а то сразу двух, причем считающихся самыми сильными. Если уберутся домой без победы, самым сильным станет Урим, и те, кто сейчас помогает Мари и Кишу, перебегут на его сторону. У проигравшего нет союзников.

В центре лагеря, где расположилась дружина из Мари и где горит больше всего костров, изредка слышится гавканье собак, а воины из Киша, как и прочие шумеры, не сильно почтуют этих животных, охранять свой сон доверяют редко, используют только для баловства, охоты и пастушества. Тем более, что воевать по ночам у шумеров не принято. Никто не запрещает, но шумеры — ярко выраженные «жаворонки», с темнотой не дружат, поэтому по ночам стараются не покидать жилища. Оправдываются, как обычно, злыми богами, которые обожают наказывать тех, кто шляется по ночам, помогают только ворам, покровителями которых и являются. Этим просчетом врагов из Киша я и решил воспользоваться.

— Поворачиваем, — тихо приказываю я кормчему.

Плоскодонка меняет курс влево, к правому берегу реки Евфрат. Идем под острым углом к течению, чтобы пристать выше вражеских лодок, вытащенных здесь на берег. На них подвозят в лагерь доски, жерди, продукты питания… Не то, чтобы эти поставки играли важную роль для осаждавших, просто мне стало скучно, захотелось раззадорить врага еще больше и, конечно, выпендриться перед жителями города Ур. Слаб человек на заслуженные восхваления, даже если живет слишком долго.

Лодка тихо высовывается носом на мель, замирает. Я жду, когда гребцы вытащат нос на сухое место, чтобы не замочить ноги. Не знаю, как другим, а мне не нравится ходить в мокрой обуви. Да и чавкает она, демаскирует. Часть

воинов вылезает вместе со мной, достает из лодки горшки со сравнительно жидким битумом, в которые макают размочаленные концы пучков тростника — делают факела. Остальные пересаживаются на банках так, чтобы грести в обратную сторону, а кормчий с рулевым веслом переходит на другой конец лодки. У шумерских лодок и судов, и речных, и морских, как и у казачьих «чаек», корма там, где находится рулевой, а нос — с другой стороны.

Я иду первым. На мне кепи и морская форма из девятнадцатого века. Она темная, легкая, удобная и, что самое главное, привычная. На шее повязан черный платок, чтобы закрыть им светлое лицо по-ковбойски, когда доберемся до цели. На поясе висит кинжал. Сабля рукоятью вверх закреплена на спине, чтобы не била по ногам, не шумела, не мешала. Если все пойдет хорошо, она не потребуется. Лук и стрелы остались в лодке. За мной цепочкой шагают во главе с Мескиагнунном восемь человек в черных войлочных плащах. Младший сын энси идет налегке, чтобы быстрее убегать, а остальные несут охапки факелов и кувшины с жидкими нефтяными продуктами, которые я не могу классифицировать. Может быть, это нефть или какие-то ее фракции, в которых я не разбираюсь, но точно не бензин или солярка, с которыми имел дело всю свою первую эпоху, и не керосин, с которым был знаком в детстве. Я застал в двадцатом веке керосиновые лавки, лампы и примусы, а во второй половине девятнадцатого увидел, как они становились привычной частью быта.

Я замечаю впереди темные силуэты вытащенных на берег судов, останавливаюсь и шепотом приказываю идущим за мной:

— Ждите здесь.

Мескиагнунна и остальные семеро садятся на землю полукругом, спиной к речному берегу, откуда вряд ли на них нападут. Все проинструктированы еще до отправления в рейд. Они будут ждать здесь моего возвращения. Думаю, многие тоже бы справились с работой, которую предстоит мне проделать, но нет у меня доверия к бронзовым ножам. Резать они режут, только вот далеко бронзовым до стального. Так что пусть воины ждут. Если в лагере поднимется шум, прикроют мое отступление, а при необходимости придут на помощь. Если я не вернусь до навигационных сумерек, тихо отступят к лодке и поплывут в Ур, чтобы следующей ночью вернуться сюда за мной. Если попаду в плен, тогда мне будет плевать, что они будут делать дальше. Впрочем, у шумеров не принято брать в плен взрослых мужчин. Рабы из них получаются плохие. Сдался — получи топором по голове и сдохни.

Пригнувшись и стараясь идти бесшумно, я подбираюсь к ближнему речному судну, вытащенному носом на сушу. Оно широкое и длинное. Рядом лежат выгруженные жерди. Наверное, собираются изготовить из них лестницы. Я обхожу жерди и чуть не наступаю на спящего человека. Лежит на боку, подогнув ноги. Сперва принимаю его за подростка, а потом вспоминаю, что народ нынче мелок. Кожа на плече сухая и теплая, а борода и усы вокруг рта густые и жесткие. Умирает он долго. Горячая кровь из перерезанного горла хлещет фонтаном, запачкав мне левую руку. Отнимаю ее ото рта и долго вытираю о набедренную повязку трупа. Давно я не занимался этим делом, подрастерял навыки. Со следующим расправился быстрее. Начиная с третьего, вошел, так сказать, в рабочий режим. При этом думал, не убиваю ли какого-нибудь своего предка? Не случится ли «эффект бабочки» — и сорок четвертым президентом США станет белый? Умерли бы они, если бы я не появился здесь и кто был бы их убийцей? Следование основному инстинкту, как никакое другое занятие, подвигает к интеллектуальной эквилибристике.

Как мне показалось, на зачистку территории возле судов и сваленных в кучу грузов ушло часа полтора. Сколько человек зарезал — узнаю в аду, если все-таки доберусь до него, в чем у меня всё больше сомнений с каждым следующим перемещением. Может быть, вечная жизнь — это и есть ад? Выбросив из головы плоды рефлексии, направляюсь к ожидающим меня воинам. Иду в полный рост, не скрываясь. Замечаю их не сразу. Мог бы пройти мимо, если бы меня не окликнул шепотом Мескиагнунна.

— Все в порядке? — спрашивает он.