Шумерский лугаль
Шрифт:
— И у меня будет такой же участок, как у остальных? — первым делом спросил он.
— Да, — подтвердил я, — но на службе, как командир отряда, будешь получать тройное содержание и три доли от добычи. Кто как воюет, тот столько и получает.
— Это справедливо, — согласился Тиемахта. — Значит, мы будем воевать, а землю пахать не должны?
— Это будет ваш выбор. Хотите — воюйте сами, а землю сдайте арендаторам. Хотите — сидите дома, пашите землю, а вместо себя наймите хорошего лучника на своей родине и экипируйте его, как следует по договору. Мне нужно, чтобы с каждого участка был выставлен подготовленный боец, а кто это будет — всё равно, — объяснил я.
— Если
— Да, — подтвердил я, — но ваши участки тогда отдам другим, тем, кто будет служить.
— Это справедливо, — повторил он.
В это время к нам подошел Энкале, энси Гирсу, и спросил:
— Мои копейщики хотят узнать, а нельзя ли им получить землю на тех же условиях?
— Можно, но количество земли у меня пока ограниченное, на всех не хватит. Если эламиты, — кивнул я на Тиемахта, — откажутся, тогда отдам эти участки вам.
— Мы не отказываемся! — торопливо заявил командир лучников. — Меня прислали уточнить условия, вот я и спрашивал.
Поняв, что интерес шумеров к моему предложению поможет эламитам справиться с подозрительностью, а лучники мне были нужнее, чем копейщики, сказал:
— Время у вас до утра. Если согласитесь, напишем договор и скрепим его клятвой в храме. Если нет, отдам участки копейщикам.
— Я бы тоже не отказался от участка, — произнес Энкале.
— У меня на тебя другие планы, — сказал ему.
— Какие? — поинтересовался он.
— Если будешь служить хорошо, не пожалеешь, — пообещал я. — Сейчас поезжай с трофеями в Гирсу и приводи оттуда всех, кто захочет рискнуть и стать богаче. Я собираюсь сходить к Умме, поискать там счастья.
— Я приведу еще одну фалангу, отряд лучников и еще добровольцев, которых будет немало, когда узнают, кого мы разгромили, и увидят, сколько взяли добычи, — сказал Энкале.
Утром началась долгая и нудная процедура оформления участков за службу именно мне и моим наследникам. Я решил использовать такую формулировку, чтобы точно знали, что служат не Лагашу или жрецам. Со мной были три писца, которые составили типичные договора с указанием площади участка и варианта службы за него. Шумеры подтверждали договор личной печатью, которая есть даже у бедняков, а эламиты, не познавшие счастья обладания таким атрибутом цивилизации, оставляли в мягкой глине отпечаток большого пальца. Отпечатки получались плохие, но это ведь не важно, боги различат, где чей. После этого на площади перед деревенским храмом произнесли общую клятву, а жрец Гирнисхага принес в жертву пять баранов, мясо которых съели все присутствующие, включая свидетелей. Кто отведал жертвенное мясо, тот становился соучастником клятвы, прямым или косвенным, и имел право спросить с любого нарушителя ее.
Вторая половина этого дня и весь следующий ушел на распределение по жребию участков и домов в деревне. По моему предложению, вместе с домом к новому хозяину переходили, как рабы, бывшие жильцы. Точнее, рабами были только женщины и дети, а мужьям я пообещал свободу по окончанию расчистки оросительных каналов. Отказаться от обещания не мог, поэтому предложил мужчинам наняться на работу к тем, чьими рабами стали их семьи. Мое предложение не только не удивило, но даже обрадовало. В жизни крестьян ровным счетом ничего не менялось, разве что отдавали землевладельцу больше, чем когда были арендаторами.
К вечеру второго дня прибыли воины и добровольцы из Гирсу. Всего их было почти две с половиной сотни. Большую часть составлял сброд, вооруженный кое-как. Это даже не псы войны, наемники, а шакалы войны, питающиеся остатками чужой добычи. Так ведь нам и не надо будет сражаться в поле с дисциплинированной и обученной армией Уммы. Эта армия осталась на поле боя. Мы сутки напролет слышали, как львы, волки, гиены, шакалы рычали и грызлись, поедая трупы, а днем к ним добавлялись птицы-падальщики, слетавшиеся со всей Месопотамии. Я разделил прибывших на отряды, назначил командиров, объяснил, кто, за что и сколько будет получать из трофеев. Другой оплаты им не полагалось.
37
Город Умма по площади равен Лагашу, но стены у него пониже и давно не ремонтированные. Ворот в городе четверо. Возле каждых по две выступающие вперед башни одного уровня с крепостной стеной. И башни, стены сложены из сырцового кирпича и только снизу, метра на два, обложены обожженным, более темным, с красноватым оттенком. На стенах собрались горожане и беглецы из ближних деревень, чтобы полюбоваться осаждающими. Нас в несколько раз меньше, чем жителей в городе, но это, наверное, наводит уммцев на грустные мысли. Если мы в таком количестве осаждаем, значит, уверены в победе. За предыдущую недооценку нашей силы они заплатили немалую цену — почти пять сотен убитыми и пленными, что по меркам шумерских войн является неслыханными потерями. К тому же, к нам каждый день прибывают добровольцы — шакалье из соседних городов-государств, почуявшее запах добычи. Среди них есть и те, кто вместе со мной штурмовал Киш. Их рассказы о том, как мы с первого штурма захватили такой большой и сильный город, подбадривают моих воинов и вгоняют в тоску осажденных. Особенно, когда смотрят на два тарана, которые изготавливают для нас пленные крестьяне из выломанных из их домов бревен и досок. Весь Шумер уже наслышан об этом чуде технике, проломившем стену Киша, как утверждают рассказчики, почти что мигом.
В это время несколько небольших отрядов опустошают окрестности. Самое ценное жители деревень или надежно спрятали, или унесли с собой в город, но крестьянин, даже бывший, всегда найдет, что украсть у собрата. К вечеру они доставляют в лагерь зерно, овощи, скот, птицу и узлы с разным дешевым барахлом. Продукты питания делятся между всеми солдатами, чтобы наедались от пуза, а остальная добыча достается тому, кто ее нашел. Я сказал, чтобы мне отдавали только металлы, которые сейчас все драгоценные. Пока никто ничего не принес, и не потому, что зажали.
Мой лагерь находится напротив главных городских ворот, которые носят название Ниппурских, потому что дорога от них ведет к этому городу. Я обитаю в шатре, захваченном среди прочих трофеев в обозе уммцев. Он сделан из плотной грубой шерстяной ткани, выкрашенной в темно-красный цвет. Местами краска выгорела или вылиняла, так что теперь шатер пятнист, представляет широкую гамму оттенков красного. Раньше в нем жил энси Уш. Дует прохладный северный ветер с далеких гор, поэтому я сижу в шатре неподалеку от открытого входа в компании Энкале и Тиемахта и вместе с ними смотрю на две башни по бокам от ворот, на которых собралось многовато народа.
— Замышляют вылазку? — отпив из трофейной бронзовой чаши, ранее принадлежавшей энси Уммы, глоток финикового вина, которое мне нравится больше местного пива, задаю я вопрос не столько своим собурдючникам, сколько самому себе.
— Вряд ли. Для атаки у них силенок маловато. Им бы крепостные стены удержать, — уверенно отвечает Энкале. — Машут флагом, наверное, хотят встретиться с тобой. Пойдем поговорим?
— Им надо, пусть они и идут к нам, — решаю я и приказываю: — Выдели караул, пусть встретят их парламентеров, скажут, что я гарантирую неприкосновенность, и приведут сюда.