Шумный балаган
Шрифт:
Не меньше месяца жил он на вокзале. Грязный, вонючий, как вся его жизнь. И вот пробил час. У касс вокзала он обнаружил жертву. Баляс при полном параде. Нехилый джинсовый костюмчик с чужого плеча, фирменные ботинки с рифленой подошвой, сумка спортивная с барахлом. Деловой до безобразия, сверху вниз на всех посматривает. И поплевывает.
Билет он взял. Но вывеска недовольная. Видать, поезда ждать долго. А впритык к зданию вокзала стояла дешевая пивнушка. Навес под пластиковой крышей, высокие столики. Пересоленные котлеты – как раз под пиво. Баляс просто не мог обойти
Людей в пивной было немного. Поэтому появившийся бомж сразу бросился в глаза. Баляс брезгливо смотрел на него, его чуть не стошнило, когда Вадик остановился возле его столика.
– Братан, не угостишь?
– Ты кого братаном назвал, падаль? – взвыл Баляс.
– Сам ты падаль! – озлобленно, но без уверенности в собственных силах прошипел Вадик.
– Че ты сказал?
– Пидор ты гнойный!
– Уррою, падла!
Взбешенный Баляс попытался ударить Вадика ногой, но тот вовремя отскочил назад. Но Баляс не унимался. Еще раз брыкнул ногой, чтобы не поганить свои руки. И снова Вадик ушел от удара. Повернулся к противнику спиной и вялой рысцой ослабленного в ногах человека бросился наутек. Он представлял собой легкую жертву, поэтому Баляс припустил за ним. Но Вадик прибавил ходу. Добежал до котельной, свернул за угол. Еще один поворот… Место безлюдное. Деревья, высокая трава, уложенные штабелями бэушные шпалы. Баляс и не понял, что позволил загнать себя в ловушку.
Вадик остановился, развернулся к нему лицом. Увидел нож у него в руке.
– Это тебе за пидора!
Баляс попытался посадить его на нож, из этого тоже ничего не вышло. Вадик отскочил назад, поднял с земли обломок чугунной трубы и с размаха направил ее в Баляса. Тот успел закрыть лицо руками, но этого не хватило, чтобы устоять на ногах. И нож выскочил из руки. Пытаясь восстановить равновесие, он прозевал очередной удар. Вадик опрокинул его на спину, оседлал, обрушил град ударов. Кулаками, локтями, и все по лицу…
Баляс уже потерял сознание, а он все бил, бил. Успокоился, когда его лицо превратилось в кровавое месиво. Никто не знал, каких трудов ему стоило раздобыть три ампулы с морфином. И еще больших усилий стоило удержаться от соблазна. Ему нужен был наркотик. Потому что он отлично развязывал языки. Может, и не всем, но Балясу точно…
Жаль было расставаться с богатством. Но Вадик закачал в шприц все три «кубика». Появился соблазн разбить чудовищную дозу пополам. Соблазн ушел в чужую вену вместе с морфином.
Баляс пришел в себя. Поднял на Вадика затуманенные внезапным кайфом глаза.
– А я тебя знаю, – беззлобно сказал он. – Ты пидор.
– И ты тоже. Уже, – ухмыльнулся Вадик.
– Ты гонишь! – вздернулся Баляс.
– Шутка юмора… А хочешь, запетушу?
Вадик замахнулся обломком трубы. Но Баляс даже не закрыл глаза в испуге. Видать, хорошо его расперло.
– Не надо…
– Я к тебе как к человеку. Угости, брат. Как-никак одну зону топтали. А ты на меня с пикой.
– Ты же пидор. Как я мог тебя угостить. Слушай, а меня плющит конкретно.
– Ты не хотел меня угощать. А я тебя
– Круто вставляет.
– А это чтобы ты не подох. Думал, что сдохнешь.
– Ну, спасибо тебе, браток.
– Какой же я тебе браток? – злобно усмехнулся Вадик.
– Да ладно тебе. Я же знаю, как ты к нам тогда попал. Татарин тебя хотел. А ты ответку дал. Ты же не по жизни пидор, да?
– Так вышло. Мы, браток, кучу бабла взяли. «Лимона» два, не меньше. А поделить не смогли. Карапет всех умыл. Васюка на глушняк, а меня на кич, еще и отмашку дал, чтобы меня опустили. Думал, что я загнусь. А я, брат, бабла счас набью, и домой. С Карапета «лимон» спрошу. Или пусть отдает, или пусть место на кладбище заказывает.
Не было никаких двух «лимонов». И Карапета никакого никогда не было. Вадик придумал все это, чтобы разговорить терпилу.
– Кому? – ухмыльнулся Баляс. – Тебе?
– Не-а, себе…
– Это вряд ли. Он тебя уроет. А «лимоны» какие, деревянные или зеленые?
– Рубли. Американские…
– Нехило. И давно было?
– Да лет пять назад.
– Наверно, круто Карапет этот поднялся. С такими-то бабками. И я поднимусь. Потому что бабки не с кем делить. Никто не знает. И место на кладбище я буду заказывать.
– Кому?
– Ну, кто наедет.
– А есть кому наезжать?
– Пока нет. А как в раскрут пойду, так будут. Я кабак открою. Бабла у меня много.
– Когда успел?
– Да мы курьера взяли. А потом меня самого взяли. Но бабки в схроне. Меня ждут.
– Может, и меня тоже.
– Хрен тебе. Но я тебе дам чуток. Ты хоть и пидор, но заслужил.
– И где схрон?
– Так я тебе и сказал. Деревня одна есть. Кормушкино. Километрах в пятидесяти от Москвы на восток, ага. Там бабка Глашка. Слепая она. Одна такая. У нее в доме, на чердаке. Но я тебе ничего не говорил, ага?
– А что ты говорил сейчас, браток?
– Ничего.
– Так и не сказал, где схрон.
– И не скажу. Бабка Глашка… Лизка ее зовут. Ух и баба! Буфера – у-у! Жопа – о-о! Лизка, лядь, сюда иди! Я приехал, да…
Это был самый настоящий бред. На галлюцинации Баляса пробило. Он смотрел на Вадика, но видел какую-то Лизку. Тянул к ней руки.
Вадик поднялся с корточек, отошел в сторону. Достал из кармана «бычок», закурил. А Баляс продолжал тянуть руки к невидимой Лизке. За груди ее щупал, за задницу хватал. И что-то бормотал. Пока не затих. Закатил глаза и, приткнувшись выгнувшейся спиной к стене котельной, навеки замер в позе мертвеца. Передозировка. Колоться надо меньше.
Деревня Кормушкино. Тихое, спокойное место, река, пруды. И каких-то шестьдесят километров от Москвы. Сергей Телегин впервые привез сюда свою невесту. Думал, что Лера придет в восторг. А она губы кривит.
– И это ты называешь домом?
Неказистое и старое, как мир, строение действительно не радовало глаз. Сгнивший, склонившийся к земле забор, запущенный, поросший сорной травой двор. Зато какие деревья! Этим липам лет сто, не меньше. Величественные стволы, густые кроны.