Шурка
Шрифт:
Вот и родной домишко с цветущим палисадником. Возле двора стояла встревоженная мать. Прислонившись к воротам, прислушивалась к ночной тишине. Шурка протянул ей пряники и, облегчённо выдохнул: – Маманя, маманя! Глянь, пахнут чудно!
– А хлеб, – мать покачала головой. – Голоден, сынок.
Шурка вытащил из-за пазухи ржаной ломоть. Ему было не до хлеба. Нужно предупредить Сёмку, Гришку и Мишку, чтобы остерегались противного Ваську и его дружков.
– Ступай в избу. Крынка молока на столе, – мать грустно улыбнулась: – Ой, Шурка, совсем запамятовала.
– В школу? Завтра? – Шурка радостно подпрыгнул, воскликнув. – Конечно! Пойдём, маманя.
Помниться, как-то прокрался к школьному окну. Да грозный сторож прогнал. Вот бы постоять на крыльце, хоть одним глазком подсмотреть, что в таинственной школе спрятано. Наверное, много интересных книг, картинок.
– Дуняша, слышь! Мальца покорми, – в сенях кряхтел дед Яков, сворачивая самокрутку: – Эх-хох-эх, прытко бегать, силёнки надобны.
– Накормлю, спите папаня, – отозвалась Авдотья. Чуть слышно стукнули дверные навесы, в сенях скрипнули половицы, торопливо пробежал мальчик.
Шурка торопливо пил парное молоко, ликовал от счастья: «Ура! В школу, – думал Шурка, – научусь писать красивые буковки. Напишу письмо отцу». Зимой Мишка чертил буквы на снегу. Шурка торопливо повторил и запомнил. Вскоре по слогам читал книжки в местной библиотеке, но писать красивые буковки так не научился! Закрыл глаза: «Скорей бы наступило утро. Утром в школу с маманей пойдём. Осенью учиться буду».
Снилось, что на пушистом облачке парил над Семёновкой. Проплыл над старенькими избёнками с длинными огородами, низенькими баньками, скошенными полями, сосновым бором. Тот самый бор, куда сельские бабы и ребятишки ходили по грибы-ягоды. А за бором блестела река, на берегу которой раскинула свои лапы огромная мельница. Как красиво!
В школе
Утро. Солнечные лучи скакали по бревенчатым стенам, по селу брели сонные коровы, дворовые собаки заливались звонким лаем. Поджав босые ноги, Шурка томился на табурете. Ждал гостинец. В избу вошла мать, протянула огромный ком желтовато-блестящего сахара, из трюмо достала длинные ножницы.
– Не вертись! Вот ухо отрежу! Будешь знать, – белокурые волосы мальчика парили в воздухе и падали на пол медленнее, чем таял ком сахара. – Грызи не шибко быстро.
Уже догрыз сахар. Зажмурился. Наконец, Авдотья прошептала: «гожо», спрятала в комод противные ножницы, достала из сундука брюки и рубашку, которые одевались только «на люди».
– Глазища васильковые, как у отца. У Лексея. И волос ржаной, – Авдотья заботливо поправила ворот рубашки. – Вырос, сынок. Уже семь лет. Вона, почти с меня ростом.
– Ага, подрос. Выше комода, – Шурка мельком глянул на комод. Когда-то он был высоченным. Потом спешно заправил рубашку в брюки. Терпеть не мог брюки с замком и ремешком. – Эх! В этих брюках шибко не побегаешь ладно потерплю. Тока в школу.
– Сулка в сколу идёт! – сестрёнки хлопали в ладоши, весело прыгая вокруг брата: – Сулка в сколу идёт!
Авдотья спешно закрепила гребнем рыжие волосы, окрикнув сына: – Обуйся! Вернись! Слышь?!
Босой Шурка вышагивал по пыльной дороге с начищенными ботинками подмышками. Вот перекошенный забор злобного Васьки, ухоженный палисадник бабы Груни, колодец с высоченным журавлём… за колхозным садом деревянная школа.
– Ничаго! В церкву босым хожу, тока у крыльца обувку надёваю, – пробормотал Шурка, шмыгнув носом. – Глянь, маманя! Лавка, чтобы народ обувался. Ботинки беречь нужно. Дед Яков сказывал, когда в церкву ходили. Мамка, а Бог есть?
– Есть, с-с-сынок. Б-б-боязно что-то… Бог д-д-добрый. Его никто не видал, – Авдотья растерянно заикалась. – С-с-сынок… никому не сказывай, что с д-д-дедом в церкву ходишь. М-м-молчи про крестик.
– Угу. Мы говорили, что шагали на базар, – Шурка завязал шнурки на ботинках. От усердия высунул язык, просипев: – и почто обувку надёвать?! Босым сподручнее.
Вот и школа, просторная деревенская изба в три класса. Отворилась дверь, на крыльцо вышла высокая учительница в очках: – Здравствуйте! Меня зовут Александра Васильевна.
Шурка вошёл в класс и уставился на странные столы. Учительница поправила седые волосы: – Это парты. Саша, садись здесь, – приподняла доску парты, матери взглядом показала на место рядом. – Авдотья, садитесь тут…
– Ух ты, – мальчик переминался с ноги на ногу,: – А почто столы косые?
– Чтобы писать, – Александра Васильевна достала книжку с цветными картинками. – Саша! Прочти, ты же умеешь читать.
Шурка, как всегда, кашлянул, выпрямил худенькие плечики, провёл пальчиком по строчке, прочитав по слогам: – «Ма-ма ва-рит ка-шу. Ма-ша пь-ёт мо-ло-ко».
– У нас Татьянка не любит кашу, – почесав затылок, пояснил мальчик. – Мы с Марусей всё едим. Но я люблю печные щи и пироги с капустой.
– Верно, о Татьянке не написано, – учительница улыбнулась, удивлённо приподняв брови. – Молодчина! И считать умеешь?
– Конечно, могу. Цыплят считаю. Смотрю, чтоб соседский кот не утащили. Паскудник, уже трёх слопал. До двадцати считал. Двадцать цыпляток было. Осталось тока семнадцать, – Шурка уставился на глобус. – Экой чудной мяч на палочке, что энто?
– Это глобус, планета Земля, – учительница повернулась к матери: – Метрику сына принесли?
Из потайного кармана крепдешиновой юбки Евдокия достала метрику. Учительница что-то записала в журнал и вернула.
– Саша! Жду тебя первого сентября, познакомишься с другими учениками, будет большой праздник. Портфель брать не нужно. Всем классом пойдем в клуб, приедет цирк. Ох, и весело будет!
– Приду, – мальчик уставился на непонятный шар на палочке голубого цвета с какими-то пятнами. Приблизился. Оказывается, он вертится! Повернул в одну и другую сторону, покрутил вокруг стержня, на котором устроен загадочный мяч.