Шуры-муры с призраком
Шрифт:
– Ого, – вырвалось у меня.
– На первый взгляд дорого?
– Очень, – ответила я.
– Но это навсегда, – заверила Аня, – эффект до конца жизни. А Майя Григорьевна, если услышит от вас про блефаропластику, запоет: «Это опасно, все-таки наркоз. Лучше процедурки». Федина может человека на что угодно уговорить. Наши болтают, что Майя раньше торговала БАДами, на добавках поднялась. Между нами говоря, таблетки из сушеных мышиных усов или козьего дерьма никому не помогают. Но хозяйка умеет к человеку подход найти, поэтому банки влет уходили. Отговорит Майя вас на стол ложиться,
– Двести тысяч, – быстро подсчитала я.
– Уже дороже, – обрадовалась Аня, – потом, чтобы убрать круги под глазами, надо сделать плазмолифтинг, по пятнашке десять сеансов как минимум. Сложим цифры…
– Триста пятьдесят, – пробормотала я.
– Плюс противоотечные уколы, маски, особый крем для век, он эксклюзивно в «Юности» продается, – затараторила медсестра. – Общий счет выйдет за полмиллиона. Ну а теперь оцените расклад. Блефаропластика за сто пятьдесят и навсегда. А без операции вы потратите прорву деньжищ, отдавать их придется раз в год, эффект не стойкий. Вот и считай, что дешевле. О клиенте Федина беспокоится или о своем кармане? А наша правдорубка Лаура все эти приколы знала и помалкивала, боялась, что ее денег лишат! Ой, больше не стану правду про Кривоносову вещать. О покойных, даже о самоубийцах, надо только хорошее говорить. Садитесь, пожалуйста.
Глава 17
Я села.
– Кто вам рассказал, что Кривоносова лишила себя жизни?
Аня взяла лежащую на столе газету.
– Прессу не читаете? Там про вашу соседку написано.
Я схватила «Желтуху» и сразу увидела аршинный заголовок: «Жена самоубийцы, задавившего насмерть человека, отравилась». Ниже шел текст: «Мы уже писали, что Никита Обжорин, решивший застрелиться в парке, по дороге к месту суицида насмерть сбил мужчину. Случившееся так потрясло Обжорина, что он покончил с собой прямо у трупа несчастного пешехода. А через день счеты с жизнью свела Лаура Кривоносова, супруга водителя, ставшего убийцей. Наш источник в полиции сообщил, что она не пережила кончины любимого мужа и решила принять яд. Обжорин и Кривоносова жили вдвоем, детей у них не было».
Аня увидела, что я отложила бульварный листок, и зачастила:
– О как! Прямо страсти настоящие! Мне даже бабу жаль стало, хотя Лаурка меня не любила, считала, что Казакова на ее место целится. Ума не имела, чтобы подумать: зачем оно мне? На операциях не стою, не умею ассистировать, я специалист по процедурам. Ну-ка, посмотрите.
Анна подала мне круглое зеркало, я пришла в восторг.
– Вы гений! Кожа побелела. И какие ресницы! Густые, черные, загибаются кверху. Брови соболиные.
– Довольны? – заулыбалась Казакова.
– До невероятности, – от всей души призналась я, – теперь глаза красить не надо, они и так яркие.
– Ну и хорошо, – обрадовалась Аня, – вот моя визитка, звоните, когда захотите, расскажу о разных масочках. Только постарайтесь предупредить меня заранее о визите. Народа много, вдруг у меня времени не окажется. Мои личные, любимые клиенты сюда прикатывают
Я, решившая побеседовать под благовидным предлогом с владелицей клиники, расстроилась.
– Федина отсутствует? А когда она появится? Хочу с ней о блефаропластике поговорить. На какой день к ней записаться можно?
Аня прищурилась.
– Вам Каролина скажет, что у Фединой пока прием закрыт. Она на конференции в Париже. Но я своим любимым клиентам никогда не вру. Майя коронки на передних зубах сломала, решила с чаем шоколадный батончик съесть, кусанула конфету, а в ней, прикиньте, здоровенный гвоздь!
– Ужас! – ахнула я.
– И не говорите, – махнула рукой Анна, – два штифта у Фединой выпали, коронки в пыль. Жуть прямо. Дело было в первой половине дня до обеда. Хозяйка сорвалась к стоматологу. Это случилось в последнюю смену Кривоносовой, в тот же день Лаура вечером домой ушла, и мы ее больше не видели, в ночь она отравилась. Майе Григорьевне импланты поставили, она лишь через двое суток в клинике появилась, болели, видно, десны после операции, сейчас пьет антибиотики и у дантиста прямо поселились, что-то не очень хорошо с имплантами получилось. Вот так поела батончик! Бедняга, столько мучений теперь с зубами! Ну, мы с вами закончили.
Я расплатилась с Казаковой, вышла в коридор и столкнулась с Григорием Петровичем, тот неожиданно узнал бывшую клиентку:
– Душенька! Моя водичка из гроба кота Епаифана уникальное омолаживающее средство. Вы удивительно похорошели. Глаза – фонари. Как вас зовут, ангел?
– Лампа, – представилась я в очередной раз.
Профессор всплеснул руками.
– Ну конечно! Лампа! У меня записано!
Дед вытащил из кармана халата блокнот и поднес его к носу.
– Лампа! На сегодняшнее число записана! И что надо с ней сделать? Купить? Но какую? Торшер, бра, люстру? Что за лампа потребовалась и кому? Мне? Уж сколько твердил себе: записывай детально. Ан нет!
– Григорий Петрович, – закричал женский голос.
Старичок вздрогнул и уронил блокнот.
– Евлампия, – прогремело за спиной, я обернулась и увидела Каролину, которая спросила: – Хотите оплатить визит к доктору?
– Собираюсь домой, – улыбнулась я, – иду на кассу.
– Не надо ей кошелек опустошать, – возразил Григорий Петрович, – я ничего не делал, мы просто поболтали.
– И капелек Епифана ей не предлагали? – уточнила Каролина. – Всех угощаете, а Евлампию обделили?
– Дорогая, как вас зовут? Имя оригинальное, но постоянно из памяти выпадает. Пошли скорей за микстурой, – оживился старичок, хватая меня за плечо.
– Лампа, – произнесла я, вырываясь из неожиданно крепких пальцев маразматика, – спасибо, вы уже меня попотчевали жидкостью с кошачьей могилы, вон какие ресницы заколосились, и брови в придачу.
– И правда! – изумилась Каролина. – Неужели епифанская дрянь работает? Ой, я хотела сказать…
– Она уже заплатила, – громко заявила Анна, подходя к нам, – я сама клиентку на кассу отводила.