Шут из Бергхейма. Книга третья. Слуги Еммануила
Шрифт:
– Почему? – услышал я голос Мари.
– Не знаю.
– Вылечи его!
Жизнь восполнялась стремительно. Так шёл рядом с лошадью, рассекая руками воздух, голубое свечение срывалось с его кистей и перетекало в меня. Расстояние между трупом Тристана и Егорушкой росло, урон возрастал. Хил пока справлялся.
Но живот крутило знатно.
– Ты отравил себя? – спросил откуда-то Робин.
– Вашим обществом, – процедил я.
На лице Така выступили бисеринки пота. Невозмутимое лицо напряглось. Движения стали чаще.
Наконец, лошадь остановилась. В поле зрения появилась
– Парам пара па, – выдавил я из себя. Говорить свисая через круп лошади не очень удобно. – Фьють.
– Что происходит, Так? – выглядела бандитка встревоженно. О, это даже заводит.
– Я не знаю! Я долго не выдержу. Силы покидают меня, – пот блестел на губах Така.
– Тили тили бом, кричит ночная птица. Он уже пробрался в дом, к тем, кому не спится, – замогильным голосом затянул я.
– Заткнись! – сорвалась Мари. – Как ты делаешь это?
– Тили тили бом, всё скроет ночь немая. За тобой крадётся он и вот-вот поймает!
Здоровье какое-то время балансировало на одном уровне, дебаф квеста боролся с магией монаха, но вскоре брат Так выдохся. Разбойница со злобой уставилась на то, как хилер устало сел на землю и сказал:
– Всё…
– Я приду за долгом, ребятки, – с удовольствием умирал я.
– Будем ждать, – хмыкнул Робин Шапка. Мари же со рыком выхватила кинжал и вогнала мне в глаз. Вспышка боли.
Конец.
***
Давно я не умирал. Возможно, поэтому нервная система не ошалела при пробуждении. Голова, конечно, кружилась знатно. Я сел, вцепившись в землю пальцами, тщетно пытаясь удержаться. Вокруг одни кресты.
Кладбище. Неподалеку от меня возвышалась каменная статуя скорбящей женщины. На опущенной голове сидела ворона. Увидев меня, птица захлопала крыльями и тяжело поднялась в небо, напоследок обкаркав незнакомца трехэтажным птичьим матом.
– Характеристики, – сквозь дурноту вызвал я игровое меню. Добрался до соратников, выбрал потухшую иконку Тристана и нажал «Оживить».
«Ничто не проходит бесследно. Оживив данного соратника, вы потеряете 2 золотых. Вы готовы заплатить?»
Разумеется, я готов. Здоровье таяло на глазах. Как и ожидалось.
«Да»
У вас недостаточно золота.
Ой-ой…
В инвентаре остался лишь стартовый капитал новичка. Двадцать медных монет. И чёртов ржавый клинок грубой работы. Плюс «Разрыватель», про который я забыл, когда резал бандитов и монстров (что очень странно, клянусь – не видел его в инвентаре). Очень приятный ништяк, почти как найденная в кармане зимней куртки купюра.
Вот только взять уникальное оружие я никак не мог. Не подходил под требования. Маска кровавого клоуна, среди прочего, давала + 20 к силе, но базовое значение шута – 38. Использовать же меч мог тот, у кого сила минимум 60. Облом.
– Млять… – простонал я и откинулся на землю. К горлу подкатывал комок.
Вот это вляпался.
Глава седьмая «Дэдлуп»
После пятой смерти стало хуже. Грудь распирало. Туман перед глазами наводил на мысли, что реальному телу тоже не очень хорошо. Да и само ощущение неумолимой гибели сильно било по нервам. Боли по телу, накатывающаяся слабость. Жизни хватало на две минуты. Я ничего не успевал. Очухивался, вскакивал, пьяно шатаясь, бросался наугад прочь от кладбища, в поисках хоть какого-то выхода. Какого-нибудь кабанчика с запасом золота в тушке, коварный удар да кураж – и вот он, первый взнос на соратника. На такую халяву, как блуждающие по погосту зомби – в таких играх рассчитывать нельзя.
Кроме ворон в округе ничего не было. За исключением останков моих предыдущих возрождений. Накрапывал дождь. Низкие облака цеплялись за макушки окружающих могильник деревьев. Погода тоже депрессивная.
Впрочем, во всём надо искать хорошее! Каждая смерть это двадцать медных монет. Пять раз по двадцать – и привет серебряная. Тысяча мертвых шутов – и два золотых в кармане.
Стоило больших трудов не взвыть от такой математики.
На десятой смерти я собрал хабар с мёртвых Лолушек и сложил его у подножья ближайшего креста, вколотил рядом «старые клинки грубой работы», сел напротив и снова умер. Вода камень точит, так говорят.
Но внутри всё сжималось от мысли, что сдохнуть нужно ещё девятьсот девяносто раз. Это ведь легко может оказаться где-нибудь в районе окончания игры.
Между возрождениями проходило не больше пяти минут. Это можно было определить по перемещениям ворон. На пятнадцатой смерти пернатые сволочи даже разлетаться на пытались, лениво отходили подальше от растущего забора мечей, и возвращались едва силы покидали меня. Один гаденыш даже попытался клюнуть ещё до того, как я подохну.
Дождь закончился, сквозь облака пробилось заходящее солнце. Смеркалось. В лесу, окружающем погост, истерично хохотала безумная птица. Я отвечал ей воплем, надеясь приманить хоть кого-то.
Смерти тикали. Груда монет росла. Штакетник расползался вокруг могилы. Груду тряпья, служащего стартовым доспехом, я отбрасывал в сторону. Семь минут на цикл. Семь тысяч минут. Сто шестнадцать часов. Пять суток праздника смерти.
Вышла луна и сразу похолодало. После очередного возрождения, пока я валялся на земле, пытаясь отыскать в ночи хоть что-то, за что можно зацепиться сознанию и вырваться от панической атаки, система помогла мне.
По-своему.
Игрок «Блонда» получает достижение «Первый на сервере убивший Лорденлаг Смиренный».
Сообщения об успехе Роттенштайна проскочили между информацией о нанесённом мне дебафом уроне. Система всё время напоминала мне о том, что слишком уж Егорка удалился от цели. Что умирать теперь грёбанному Егорке. Что поторопитесь.
И я бы с радостью, но…
Так. Сколько там в рейде боссов? Десять? Семь? Пятьдесят шесть? Вдруг Роттенштайн ласта завалят раньше, чем я закончу свой цикл перерождений. Тысяча первый Будда, млять.
Я поднялся. Время ритуала. Сейчас надо отыскать останки, забрать монеты и меч. Тряпьё кинуть в сторону, подальше. После не забыть покричать. Не потому что переполняют эмоции, или меня номинируют на Оскар. Просто… Вдруг кто услышит, придёт?