Шутка Вершителей
Шрифт:
— Я. Ничего. Не брала! — громко и чётко произнесла я.
— Никого мы пороть не будем, леди… Тибо — кашани герцога, его собственность, и только он теперь ей и судья, и палач! Дождёмся его прибытия, и пусть он решает судьбу своей женщины сам! А сейчас, Тибо, пройдём с нами!
— Куда?
— В карцер…
Я вспомнила Гэйелда и камеры в Общинном доме. На мгновение, мне стало страшно: как я буду сидеть за решёткой в полной темноте? Но потом подумала, что лучше так, чем получить удары плетью на позорном столбе. Так наказывали провинившихся солдат.
Посмотрев на лицо Осталии Бендерик, я поняла, что стали бы.
Под конвоем, меня отвели не в подвалы, как я подумала изначально, а на улицу. Прямо в одной из дальних стен форта оказалось множество небольших дверей, в которые надо было входить согнувшись. Это и были небольшие камеры лишь с одним маленьким решетчатым окошечком прямо на дверях.
Ни каких кроватей тут не было и в помине, лишь соломенный тюфяк, очень тоненький, прямо на земляном полу. Я порадовалась, что на улице стоит жара.
Я присела на тюфячок, потом опёрлась одной рукой, потом — другой, затем улеглась. Сон не шёл ко мне, но под утро я всё равно уснула. Мне хотелось, чтобы эта неприятная ситуация побыстрее разрешилась, и если для этого необходимо было дождаться приезда герцога, то я была на это согласна! Противный мне мужчина в новых обстоятельствах мог оказаться единственным для меня защитником.
На следующий день мне пару раз принесли скудную еду — краюху хлеба и кувшинчик с водой. Но я не роптала. Терпение оставалось единственной моей надеждой, и я терпела. На третий день к вечеру за дверью раздался громкий голос моего супруга.
— Это точно? — спрашивал он у кого-то.
— Да, милорд! — кто-то бодро отрапортовал ему, и дверь в мою камеру открылась, впустив тёплый свежий ветерок, развеявший запах моей мочи. В туалет я ходила тут же на горшок.
— Выходи, — резко приказал мне герцог, и я от радости подскочила со своего тюфячка, молясь Аде лишь об одном, чтобы не подхватить в таких условиях паразитов. — Пойдём!
Герцог подтолкнул меня в спину, указав направление моего движения. Хотя, в свете факелов, было плохо видно, я поняла, что мы идём не к дому, где я живу, да и не к жилью герцога и прочей знати. Меня впервые охватило сомнение, и я задала вопрос:
— А куда мы идём?
— Помолчи, тётка… И так из-за тебя одни неприятности!
Мы вышли через маленькую калиточку на какой-то небольшой внутренний двор, похожий на колодец. С четырёх сторон над ним возвышались высокие каменные стены.
— Становись на ступени! — приказал мне герцог, и я увидела три невысокие каменные ступени, ведущие на небольшую площадку. На этой площадке лежал хлыст.
— Нет, — сказала я, — но я же не виновата!
— Становись… Немедленно, Тибо! — герцог был зол. Его глаза метали молнии!
Я сделал шаг, уже понимая, что ничего хорошего меня сейчас не ждёт. Кроме герцога и меня, во дворике стояло ещё несколько человек при полном вооружении и в форме.
— Воины Вена! Мы собрались здесь за тем, чтобы решить, виновна ли эта женщина в нарушении законов, которые дал нам наш Вершитель Судеб!
— Хай-йо-о-о!!! — ответили на эту речь герцога его солдаты.
— Сейчас произойдёт Суд! И пусть Вен покажет нам свою справедливость!
— Хай-йо!!! — опять ответили ему мужчины, и тогда Кольфеной Томарик взял в руки хлыст. Медленно он начал разворачивать его, что-то говоря себе под нос. Мой камень улавливал только отдельные слова, по смыслу похожие на те, что я слышала только что: "суд", "справедливость", "наказание", "законы".
Вся эта атмосфера пугала меня, и я опять попыталась достучаться до своего муженька:
— Господин Томарик, я не ничего не…
Но герцог вдруг начал бормотать всё гнромче и громче, нагоняя на меня ужас! И я уже улавливала целые фразы, походившие на стихи сумасшедшего поэта:
"Когда звезда и солнце
Сойдутся на заре"…
"Рыба выпрыгнет из глубины,
А старое станет юным"…
И меня начало придавливать к земле огромной тяжестью, опускавшейся на плечи. Я стала сгибаться, колени затряслись, и через мгновение я рухнула на колени перед герцогом. Я закрыла глаза и про себя попросила:
"Ада, милосерднейшая богиня! Помоги мне!"
И тут тяжесть начала от меня отступать. Страх, сковавший мои члены недвижимостью, стал уходить. И я расправила плечи, начав подниматься. Резкий свист в воздухе и крик:
— Не-е-ет! — ошеломили меня.
Я, уже почти поднявшись на ноги, вдруг ощутила больв районе лица. Что-то ударило меня прямо в глаз! От боли я тут же потеряла сознание. Мир померк…
Часть вторая. Глава десятая. Встреча.
Плывя в тяжёлом мареве, не лающем мне пошевелить ни рукой и ни ногой, я могла только слушать… Слушать стук своего сердца, своё прерывистое дыхание и шум в ушах. Иногда марево пропускало посторонние звуки, которые складывались для меня в отдельные слова и фразы. Иногда это были целые диалоги, ведущиеся знакомыми голосами…
— Господин Кенгор, что с ней? — мужской встревоженный голос привёл моё сердце в состояние волнения: слышать его, почему-то, было пыткой для меня.
— Я сделал всё что мог, господин Томарик, — ответил слабо знакомый голос, тоже не очень мне приятный, — на всё воля Вена!
— Неужели это всё, на что Вы способны?
— Я не жрец и не колдун… Вернуть разум в пустую оболочку — не в моих силах!
— Пустую? О чём Вы…
— О том! Прежде, чем бить женщину с такой силой, нужно было подумать…
— Я не… впрочем, это не Ваше дело, господин медикус! Это Вы служите мне, а не я — Вам!
Потом хлопнула дверь, а я унеслась в своё марево, вынырнув из него, чтобы опять услышать мужские голоса.
— Ты — болван, Ольфен! Редкостный болван и мерзавец! Я так в тебе разочарован! Мало того, что ты гнобил свою кашани, так ты чуть не убил её…
— Убил…
— Что? О чём ты?
— Кенгор сказал, что она никогда не очнётся… Удар грузилом не только выбил глаз, но и погрузил её разум в Тьму, мало отличающуюся от смерти…