Шутовской хоровод
Шрифт:
— Да! Но ведь в этом весь смысл, весь смысл, — сказал Колмэн, и в его светлых голубых глазах заплясали яркие огоньки. — В этом красота подлинной страсти. Она гадка. Почитайте, что говорят о любви отцы церкви. Вот это — знатоки дела! Кажется, Одо из Клюни назвал женщину saccus stercoris, мешок навоза. Si quis enim considerat quae intra nares et quae intra fauces et quae intra ventrem lateant, sordos ubique reperiet. Латынь грохотала, как красноречивый гром, в устах Колмэна. Et si пес extremis digitis flegma vel stercus tangere patimur, quomodo ipsum stercoris saccum amplecti desideramus. — Он причмокнул губами. — Изумительно! — сказал он.
— Я не понимаю по-латыни, — сказала Рози, — к счастью. А ваша
— Благодарю тебя, пожарная кишка, — и Колмэн подкрепил свою благодарность улыбкой. — Боюсь, впрочем, что епископ Одо не пощадил бы и вас; даже за вашу добродетель. А тем более за вашу наружность, которая только заставила бы его с особой настойчивостью разоблачать скрывающиеся под ней тайны ваших внутренностей.
— Ну, знаете, — возмутилась Рози. Она охотно встала бы и ушла, но голубьте глаза этого дикаря поблескивали с таким странным выражением и он улыбался так загадочно, что она продолжала сидеть на том же месте, слушая с удовольствием, к которому примешивалось отвращение, его болтовню и взрывы искусственного и пугающего смеха.
— Ах! — воскликнул он, вскидывая руки. — Какими сладострастниками были все эти старцы! Какое наслаждение доставляли им грязь, и мрак, и убожество, и скука, и все ужасы греха. Они притворялись, будто пытаются отвлечь людей от порока, перечисляя его ужасы. Но на самом деле они только делали его более соблазнительным, описывая его таким, каков он в действительности. О esca vermium, О massa pulveris! [126] тошнотворны объятия! Спрягать совокупительный глагол, педантично, с мешком требухи — можно ли представить себе что-нибудь более восхитительно и пленительно и упоительно гнусное? — И он откинул голову назад и захохотал; окровавленные кончики его белокурой бороды затряслись. Рози смотрела на них, зачарованная отвращением.
126
О снедь червей, о груда праха! (лат.)
— У вас борода вся в крови. — Она почувствовала, что необходимо обратить на это его внимание.
— Ну что ж? Почему бы ей не быть в крови? — спросил Колмэн. Смущенная Рози почувствовала, что краснеет.
— Просто потому, что это дов-вольно неприятно. Не знаю почему. Но это неприятно.
— Какой повод, чтобы немедленно броситься мне в объятия! — сказал Колмэн. — Когда вас целует борода, это уже само по себе плохо. Но когда это окровавленная борода — вы только представьте себе!
Рози всю передернуло.
— В конце концов, — сказал он, — какой интерес, какое удовольствие совершать обычные поступки общепринятым способом? Жизнь аn naturel [127] . — Он покачал головой. — Нам необходимы чеснок и шафран. Вы верите в Бога?
— Н-не очень, — сказала Рози, улыбаясь.
— Жалею вас. Жизнь должна казаться вам невероятно тоскливой. А стоит вам начать верить, как все вырастает в тысячу раз. Фаллические символы вышиной в пятьсот футов. — Он поднял руку. — Ряд оскаленных зубов, вдоль которого можно бежать добрую сотню шагов. — Он осклабился на нее из-за своей бороды. — Раны, такие большие, что целая шестерка цугом может проехать в их гнойные глубины. Каждое самое незначительное действие приобретает извечный смысл. По-настоящему наслаждаться жизнью можно только тогда, когда веришь в Бога, и особенно в ад. Например, если в ответ на настойчивые приставания моей окровавленной бороды вы хотя бы на несколько минут сдадитесь, — насколько больше наслаждения вам это доставит, если при этом вы будете верить, что совершаете грех против Духа Святого, если все это время вы будете спокойно и бесстрастно думать: «Мало того, что это смертный грех, это, сверх того, уродливо, нелепо, это похоже на акт испражнения, на...»
127
В натуральном виде (фр.) — поварской термин.
Рози подняла руку.
— Вы просто ужасны, — сказала она. Колмэн улыбнулся ей. И все-таки она не ушла.
— Кто не со мной, тот против меня, — сказал Колмэн. — Если вы не в состоянии быть «с», тогда уж решительно выступить «против», чем быть просто отрицательно-безразличной.
— Вздор! — слабо запротестовала Рози.
— Когда я называю свою возлюбленную нимфоманкой и сукой, она вонзает мне в руку перочинный нож.
— И что же, вам это доставляет наслаждение? — спросила Рози.
— Огромное, — ответил он. — Это гнусно до последней и самой низкой степени и в то же время исполнено глубочайшего извечного смысла.
Колмэн замолчал; Рози тоже ничего не сказала. Напрасно она желала, чтобы на месте этого опасного, грозного дикаря оказался Тото. Мистер Меркаптан должен был бы предупредить ее. Но ведь он же предполагал, что она уже знает этого субъекта. Она подняла на него глаза и увидела, что его блестящие глаза пристально смотрят на нее; он беззвучно смеялся.
— Вы не хотите узнать, кто я такая? — спросила она. — И как я сюда попала?
Колмэн кротко покачал головой.
— Отнюдь нет, — сказал он.
Рози почувствовала себя еще более беспомощной.
— Почему? — спросила она самым смелым и дерзким тоном, на какой только она была способна.
Колмэн ответил ей вопросом на вопрос:
— Зачем?
— Это было бы законное любопытство.
— Но я знаю все, что хочу знать, — сказал он. — Вы — женщина, или по крайней мере обладаете всеми вторичными половыми признаками таковой. Разрешите мне добавить, что развиты они не слишком пышно. Ноги у вас не деревянные. Ваши веки порхают по вашим глазам вверх и вниз, как подвижная штора сигнального фонаря, выводя на общепринятом коде буквы А. М. О. R. [128] — а не C.A.S.T.I.T.A.S. [129] , или я очень ошибаюсь. Ваш рот выглядит так, точно он умеет и целовать, и кусать. Вы...
128
Любовь (лат.).
129
Целомудрие (лат.).
Рози вскочила с места.
— Я ухожу, — сказала она.
Колмэн откинулся на спинку стула и заржал.
— Кусайте, кусайте, кусайте, — сказал он. — Тридцать два раза. — И он принялся открывать и закрывать рот как можно быстрей, так что зубы защелкали с сухим костяным звуком. — Каждый кусок тридцать два раза. Так сказал мистер Гладстон. А уж кому знать, — он снова защелкал своими острыми белыми зубами, — кому знать, как не мистеру Гладстону.
— Прощайте, — сказала Рози, открывая дверь.
— Прощайте, — ответил Колмэн и сейчас же вскочил на ноги и погнался за ней.
Рози вскрикнула, выскользнула за дверь и, захлопнув ее за собой, перебежала через переднюю и завозилась с замком наружной двери. Он не отпирался. Она дрожала от страха, ее тошнило. Дверь позади нее с треском распахнулась. Раздался взрыв хохота, и руки Дикаря легли ей на плечи, его лицо выглянуло из-за ее плеча, и белокурая борода, перепачканная кровью, защекотала ей шею и лицо.
— Ох, не надо, не надо! — умоляла она, отворачивая голову. Потом вдруг разразилась горючими слезами.