Схватка за параллель
Шрифт:
– Правильно, мы в заднице, – не удерживаюсь от реплики.
– Перезагрузка сейчас невозможна. А её ручной вариант, увы, нереален. Короче, нет таких кнопок, как «Reset». Не ставили за ненадобностью. В обычных условиях она и не нужна, а вот тут система сбойнула крепко. Боюсь, выход один: искать программиста и узнать пароль для нейтрализации взбесившейся программы. Я подключился к Ивану, мы вместе почистили кое-что. Вернуться в исходное состояние Хохол сможет суток через десять. А пока ровный строй драконов будет больше похож на полёт мотыльков перед огнём свечи. Необходимо срочно информировать Великих. Сейчас атаки, что вела команда Мэри, вполне пройдут. Появляется отсрочка, но только на десять дней, а там...
– Десять дней до конца света! – кулак со всей силы ударил по подлокотнику; пластик жалобно хрустнул, – десять дней!
Десять дней не год. Хотя тут и думать нечего. Необходим бросок на Землю. Найти некоего программиста. Если он засекречен, то ещё придётся схлестнуться и с нашей контрразведкой. Им эти сказочки про Змеев Горынычей рассказывать глупо. Не поверят. А за назойливость можно крупно поплатиться. Одно успокаивает – выхода нет, а значит, дозволены любые приёмы. Зараза, не зная преград, носится по галактике, собирая страшную дань. В последних атаках армады змеев действовали предельно согласованно. Виден стратегический замысел неплохого полководца. Если и дальше так пойдёт, эта планета рискует оказаться единственной пригодной к жизни. Нужно решать всё и побыстрее, иначе крышка. Хохол думает уничтожить меня, но не получится. В крайнем случае, могила будет одна.
Бегу к люку. Тёплая встреча ещё в дверях; железные парни, наша, так сказать, надежда и опора, плотным кольцом окружают корабль. У люка в наручниках напарник. Сердце сбойнуло, но парень явно жив. Значит, сучок, опять дрых. Невозможно эту ораву подпустить и не услышать. Не успеваю почувствовать землю под ногами, как громада роботов приближается ко мне. Металлический голос требует немедленной сдачи оружия. Шансы в бою равны нулю. И «калашников» переходит в лапы железных друзей.
Толчок в спину указывает направление к башне. Сзади, размазывая кровавые сопли, плетётся Степан. Жалости к нему на самом донышке. Надо же, опять подставил! Не трус пацан, деловой, хваткий, а спать любит. Нас взяли в коробочку, и деваться абсолютно некуда. Строй плотен так, что мышь не проскользнёт. Ну, а если убить хотели, то уже завалили бы. Значит, есть небольшой отрезок времени. А это шанс не только на спасение себя, но и на спасение вообще. Стёпка начинает оправдываться: сквозь выбитые зубы слышны лишь нечленораздельные звуки. Они не вызывают в душе жалости. Пора взрослеть. Интересно, зачем тащат в башню? Вопрос за номером два: а кто сейчас командует роботами и сможет ли Ванюша пособить?
Глава 42
Бесшумно разъезжаются створки огромных ворот. Толчок в спину, и я с небольшим ускорением вступаю под своды башни. Монолитный строй охраны враз меняет конфигурацию и количество. Теперь мы под тёплой опекой десятка машин. Маршрут не совсем понятен: нас точно не ждут наверху, сторожа ведут влево. Несколько десятков метров – и мы у колонны, подпирающей нечто похожее на ложу. Командир отряда жмёт неприметную выпуклость стены, и огромный блок отъезжает влево. Открывается тускло освещённый коридор, узкий, словно трещина. Машин на наши души всего две, но сделать что-нибудь нет возможности. Узость коридора не оставляет места манёвру. Поднимаемся по крутой неудобной лестнице. Вскоре стоим на небольшой площадке с одной-единственной дверью. Железяка, проведя карточкой по сканеру, набирает код – и камера к нашим услугам. Толчки и пинки буквально вбивают нас в помещение. Глухой лязг двери...
Осмотревшись, понимаю, что камера точная копия той, откуда я, проявляя человеколюбие и отвагу, недавно выручал напарника. Бросив на бетонный пол куртку, с удовольствием вытягиваю уставшие ноги. Задачка сегодня очень сложная; дело даже не в том, что мы лишены свободы в самый неподходящий момент – нас предельно тщательно обыскали, отобрали даже шнурки. А до свободы метра четыре вверх. Как? Старая спецназовская привычка иметь в походе верёвку играет на руку. Тонкий капроновый шнур вшит в изящную куртку и практически невидим.
Степан пытается оправдаться, но удар в челюсть откидывает его к стене.
– Хватит, родной! Лимит ошибок ты исчерпал. Сейчас, после всех передряг, когда до победы пара шагов, для нас, вполне возможно, строгают деревянные макинтоши. Понимаешь, что ты наделал?! От нас ждут чуда, мы последний шанс мира! И чем сейчас занимается наша славная команда? А времени у нас всего десять дней. И вместо триумфа возвращения нам предстоит подохнуть здесь. Мне глубоко плевать на твоё трудное детство. Ты добровольно примкнул к операции. Ответ держать придётся по законам военного времени.
– А что за законы?
– Короче, стенка, практически без исключений. Такова военная жизнь. Если останемся в живых, спать ты вообще не будешь, шнурок, – сплёвываю на тёмный бетонный пол.
Солнце ещё вовсю заливает каменный мешок дрожащими лучами. Немного успокоившись, начинаю внимательный осмотр конуры. Меня в первую очередь интересует, есть ли скрытые видеокамеры. Беспокойство вызывает одно подозрительное место в правом верхнем углу. Толком не различишь, но, кажется, поблёскивает. Снимаю ручные часы и точным броском гроблю их, правда, и камере, если это конечно она, крышка. Подождав с полчаса, начинаю вытягивать из куртки тоненький, но невероятно прочный шнур. Вскоре в руках у меня десятиметровая верёвка.
За окошком быстро темнеет: самое время поблагодарить хозяев за тёплый приём и уйти незаметно. К верёвке привязываю оторванную бляху от штанов. Первый же бросок удачен, и шнур надёжно фиксируется в решётке окна. Повисев для приличия секунд тридцать, начинаю подъём. Надо сказать, сие очень непростое мероприятие. Голыми руками охватывать шнурок диаметром полсантиметра – это что-то. Вскоре на верёвке остаётся кровь. Шнур словно нож режет кожу. Впрочем, останавливаться нельзя, и упрямо, сантиметр за сантиметром, продолжаю путь к свободе. Наконец и решётка оконной рамы. Подоконник невелик, но места встать хватает. Несколько особых движений – и мой несильный удар выносит и решётку вместе с рамой. Свежий ветер кружит голову.
– Степан, обвяжись верёвкой, я подниму.
– Андрей Егорыч, я сам.
– Делай что говорю, ещё ты без рук останешься. Когда они у меня теперь заживут? Чё случись, не управиться. Вяжись, говорю!
Устраиваюсь поудобнее на подоконнике и, обмотав руки цветастой рубахой, начинаю поднимать напарника. Он заметно потяжелел, а как был пацаном, так и остался. Кровь быстро пропитывает полотно, но так всё равно удобнее и легче. Рывком ставлю его рядом. Даю чуть отдышаться – и вниз. На этой башне большие межпанельные швы, по которым можно свободно подняться и спуститься.
Степан начинает разведочный спуск. После того, как верёвка кончилась и парень пошёл в свободное плавание, иду сам. Но меня ждало сильное разочарование: изрезанные и обмотанные руки не чувствуют троса, и я, согласно Закону Ньютона, лечу вниз. Не в восторге от свободных падений, поэтому цепляюсь за выступы трещины, срывая ногти. Невероятно, но мне удаётся несколько раз уцепиться за выступающие части, и падаю свободно лишь метров с пяти, к тому же на что-то мягкое.
Чуть оглушённый, исцарапанный в кровь, поднимаю руку, другую – целы, ту же операцию повторяю с ногами. Чудно, но там тоже порядок. Медленно осматриваюсь. Рухнул на куст, тот хорошо спружинил, но взамен исцарапал лицо. Смотрю на ствол, внизу похолодело: куст срублен и брошен специально смягчить падение. Неужели опять попались? Больше убежать возможности не предоставят. Медленно поворачиваю голову, и в сумерках возникает размытый силуэт. Ретушированные тенью знакомые черты заставляют сердце пару раз сильно грохнуть о рёбра. Мария!