Схватка за Родос
Шрифт:
Прошуршав подолом рясы, Фрадэн поспешил прочь — однако же Филельфус успел еще крикнуть ему вослед, так, чтобы тот наверняка услышал:
— Покормил сегодня клопов?
Фрадэн побежал еще быстрее; магистерские собаки бросились было вслед за ним, но д’Обюссон велел им остановиться. События последних дней и так довели монаха до нервного срыва, а тут еще такое напоминание!.. Скача галопом на своих двоих к монастырю Святого Георгия, он причитал словами из книги пророка Иеремии:
— Выходит лев из своей чащи, и выступает истребитель народов: он выходит из своего места, чтобы землю твою сделать пустынею; города твои будут разорены, останутся без жителей. Посему препояшьтесь вретищем, плачьте и рыдайте, ибо ярость гнева Господня не отвратится от нас. И будет в тот день, говорит Господь, замрет сердце у царя и сердце у князей;
Происходящее не укладывалось в его больной голове. Конечно, как человек Средневековья он постоянно сталкивался со смертью, а как монах столь же постоянно о ней размышлял, имея то, что называется "памятью смертною". Но когда безносая эдак-то разошлась, Фрадэн потерялся. Что этот разгул смерти значил? Кару за грехи? Но так ли были грешны, например, младенцы, которых он видел разорванными ядром в кровавые клочья? За грехи родителей? Но опять же — не за свои! Так справедливо ль это? Если поверить блаженному Августину и допустить повальное предопределение — но какой тогда в нем высший смысл?.. Где благость Господня? И к чему тогда все тщетные усилия быть праведным, когда каждое твое действо и мысль предопределены? Значит, и гибель этих невинных, и многих других была предопределена? Конечно, можно было сослаться на исторические прецеденты или забить острые ростки пробивавшегося разума типичными формулами о том, что Богу, мол, виднее, и не нам, немощным разумом, постичь глубины Его премудрости, но все одно: страшная очевидность тормошила ум Фрадэна, и ставила вопросы, поиски ответа на которые доводили до умопомрачения. Доселе Фрадэн мнил себя высоко парящим над людской греховностью и суетностью, осуждая и охаивая непонятные и неприятные ему склонности, обычаи. За всем он видел игру дьявола, волка мысленного, потешающегося над грешниками, словно кот над мышами, и заставляющего плясать под свою длинную дудку, которая у него вместо носа. А как до дела дошло, то что же? Все те, кого он осуждал и ненавидел вопреки всеобщему закону Христовой любви, доказывают свою веру делом, отдавая все силы и саму жизнь защите мирных людей и христианских святынь, претерпевая голод, мучения, страшные раны… Даже многие из братии пребывают на стенах, поливают турок смолой и кипятком, нарушая заповедь "Не убий"… А он что же? Он даже молиться не в состоянии! А может, сейчас как раз нужна не молитва, но дело?..
Ноги монаха сами собой замедлили бег, потом остановились. Ему показалось, что он как будто бы нащупал ответ в сумрачном вихре мыслей. Разве не убил Финеес копьем израильтянина с чужеземкой, и это вменилось ему в праведность? Разве не сказал святой апостол Иаков, что вера без дел мертва? Стало быть, такое сейчас время, которое требует подобных дел?..
Конечно же, Фрадэн был далеко не единственным, кто пытался и не мог осмыслить происходящее. Первоначальный страх населения перешел в отупение. Люди начали жить и действовать, как в полусне, когда ничему не удивляешься: не убило — и ладно. Убило ближнего — так у многих в домах такое. Может, и лучше — не будет для любимого человека более ужасов осады и возможного турецкого плена. Убило самого — думать уже нечем.
Воины мужественно бились на стенах и умирали на своих постах. Раны почитались за ничто, и, как правило, даже тяжело раненые не покидали место боя, желая лучше умереть со славой, чем ждать турецкой резни в госпитале, скрываясь там за женскими юбками. В благоприятный исход верилось с трудом: против чудовищной армии османов в сто тысяч человек Родос смог выставить шестьсот рыцарей и сарджентов, гарнизон из двух с половиной тысяч воинов и нерегулярные отряды городской милиции и "ополчения". О превосходстве султанской артиллерии и говорить нечего. Посему, разумеется, не все из защитников Родоса были одинаково доблестны и высоки
Кто-то постарался подобно крысам, бегущим с тонущего корабля, слинять при первой же возможности. Хотя были и обратные примеры — кое-кому из христиан, порабощенных османами для службы в войске, удавалось бежать в родосскую крепость. Но поскольку среди них были "подсылы", родосцы не решались доверить перебежчикам какое-либо важное дело — если только под присмотром.
Некоторые доброжелатели пускали в крепость стрелы с записками, предупреждая о турецких планах. И в абсолютном большинстве эти послания были правдивы. Однако у турок тоже были свои доброжелатели в крепости, пользовавшиеся тем же видом "почты" и сообщавшие нехристям полезные для них сведения…
Осажденных меж тем ждало новое испытание: наконец-то мастер Георг расставил все орудия, как считал нужным. Учитывая то, что орудиям необходим "отдых" для остывания после каждого произведенного выстрела, немец расставил их таким образом и предписал такой распорядок пальбы, чтобы она не прекращалась практически ни на минуту. На каждой отдельно взятой батарее пушки должны были стрелять не общим залпом, а в порядке очереди.
Накануне ночью великий магистр в сопровождении своего "штаба" и верных псов лично обошел все посты, подбадривая и утешая людей:
— Стойте за веру Христову до конца и помните — за вами не только ваши храмы, дома, а у кого есть — и семьи; за вами — вся христианская Европа! Разве допустим мы, чтоб нечисть овладела нашими городами, разрушила то, что веками созидали наши предки? Разве допустим мы, чтоб девы наши были изнасилованы, а убеленными сединами священникам перерезали горла, коими они воздают хвалу Господу? Кто не ляжет костьми, чтоб не случилось всего этого? Как Господу не проклясть тех иуд, которые запустят стада всеистребляющей саранчи на пажити угодий Его агнцев? Потому стойте твердо, бейтесь храбро, и пусть каждая стрела, пуля, ядро настигнет свою цель!
Получили свою порцию доброго слова и наши англичане, дежурившие на башне Богоматери, и среди них — Торнвилль, Ньюпорт и неунывающий сэр Грин (его внук Даукрэй и Пламптон входили в другую "смену"), хвастающий, что он одним из первых среди всех обитателей английского "обержа" пролил кровь за Родос, разумея свою геройскую рану уха.
Караульная служба была нудна, но кто бы сомневался в том, что она — одна из наиважнейших? Каждый "язык", как помним, отвечал за свой определенный сектор крепостной стены. Бдящим людям помогали чуткие псы, слышащие остро все излишние звуки и чуявшие турок за версту. Пса, в отличие от человека, не подкупишь… Псовая караульная служба не была нововведением иоаннитов — о ней упоминали еще античные авторы, в частности, Эней Тактик: "Караульные собаки, приученные к ночной охоте, конечно, на далеком расстоянии обнаружат лазутчика из вражеского стана или перебежчика, тайно подбирающегося к городу или каким-либо образом стремящегося совершить побег из города. К тому же они и часового разбудят лаем, если он заснет невзначай".
Однако именно иоанниты подняли дрессировку на небывалую высоту. Их псы не только охраняли их крепости и замки, но и спасали бежавших из турецкой неволи пленников, а при необходимости бросались в бой, отчаянно следуя за самым дорогим для них существом — хозяином… Были сторожевые псы и при башне Богоматери. Англичане холили их и лелеяли, носили "вкусняшку", а разлагатель дисциплины (разумеется, сэр Грин, кто же еще!) сделал из одного пса себе верного собутыльника, и они частенько по очереди потягивали винцо из одной фляги — убедить сэра Томаса отказаться от сей пагубной привычки хотя бы на время несения караульной службы было невозможно. Он яростно сопротивлялся, доказывая, что вино уже не дурит ему голову, и словно молоко для младенца. Дескать, он совершенно вменяем — и это главное! В общем, лейтенант, человек в бою храбрый, а в миру относительно скромный, тушевался перед наглым старцем и не вступал с ним в пререкания.
Проводив д’Обюссона шествовать по стенам далее, рыцари-англичане собрались на башенной площадке и продолжили прерванные появлением высокого начальства разговоры. Сэр Грин сел, привалившись мощной спиной к одному из еще не сбитых зубцов, чмоканьем подозвал своего четвероногого собутыльника. Тот прибежал, весело помахивая хвостом, и сэр Томас дал ему пригубить вина, гладя по гладкой шерсти и ласково приговаривая:
— Ах ты, проказник! Ну ладно-ладно, хватит. Нам еще ночь тут кукарекать!