Схватка за Родос
Шрифт:
Еще так недавно они были здесь, в последний мирный день, мечтая о том, как назавтра пойдут хлопотать к д’Обюссону о браке. Казалось, прошла не пара недель, а годы жизни… Но хватит об этом, вернемся к башне Святого Николая.
Вечером 8 июня великий магистр Пьер д’Обюссон вместе с братом Антуаном — виконтом де Монтэем — и избранными рыцарями прибыл в форт Святого Николая. Только своих любимых псов он оставил во дворце, не желая подвергать их опасности, хотя те были очень против!
Магистр желал не только проэкзаменовать выполненные дель Каретто работы, но и личным присутствием одобрить оборонявшихся. Кроме того, он собирался остаться там на ближайшее время, поэтому над полуобрушившейся круглой
Сложно сказать, почему он принял такое решение. По крайней мере, есть два разумных объяснения: либо интуиция, либо верное известие из турецкого лагеря. Второе объяснение вероятнее, поскольку накануне визирь Мизак-паша, немного оправившись от недомогания, имел совещание со своими командирами.
Алексис из Тарса (как флотоводец) и анатолийский бейлербей (как сухопутный полководец) настойчиво убеждали его предпринять штурм форта Святого Николая. Грек сказал, что давно готов выдвинуть боевые корабли на позицию и начать обстрел. Бейлербей как главнокомандующий анатолийскими войсками Османской империи отчаянно кипятился от того, что кто-то с ним не согласен. Бейлербей доказывал, что они пропустили удачное время для взятия башни, ибо после того, как башня "поползла", неверные уже успели не только ликвидировать роковые последствия турецкого обстрела, но и возвести хорошую батарею, которую, несмотря на все приложенные усилия, подавить так и не удалось.
— Христиане сведут на нет все усилия, что были приложены нами к уничтожению этой проклятой башни! — продолжал вопить бейлербей, и в этом его поддержал султанов зять Мерла-бей, доселе только молча слушавший, как и подобает молодому человеку в обществе старших.
— Точно так же мои пушки сведут все их усилия на нет, — ответствовал Мизак-паша, но его подручные не унимались.
Один старичок Сулейман сохранял абсолютное спокойствие да знай себе кальян покуривал. Это разозлило пашу, и теперь объектом его гнева стало это тайное "султаново око", которого он опасался сильнее всего:
— Ну а что скажет достопочтенный и умудренный Сулейман? Его, кажется, происходящее то ли забавляет, то ли, напротив, совершенно не касается?
— А что орлу встревать в вороньи дела? Ни чести, ни прибытка.
— За что же так нас? — захлебнулся от ехидства Мизак-паша. — Ну уж сделай милость, ублажи нас мудрым словом!
— Будет ли толк?.. Хотите мудрости — вот она, только не моя, а Пророка — да благословит его Аллах и приветствует. Он сказал: "Солнце плывет к своему местопребыванию. Так предопределил Могущественный, Знающий. Мы предопределили для луны положения, пока она вновь не становится подобна старой пальмовой ветви. Солнцу не надлежит догонять луну, и ночь не опережает день. Каждый плывет по орбите". — И старик умолк: понимай, как хочешь.
— То есть ты советуешь ждать? — истолковал Мизак-паша его слова в свою пользу, но старик был не так-то прост:
— Я говорю о том, что всему свое время. Неразумно кидать своих людей на стоящую башню; неразумно не делать этого, когда башне пришел срок упасть. Вдвойне неразумно делать это, когда башня отстроена вновь. Стало быть — избирай нужный момент. Есть притча о пауке. Изо всех мест в доме он избрал для поселения замочную скважину, ибо пребывал там, как ему казалось, в безопасности, все видел, сплел сеть, удобно ее расположив, и ждал мух. Но пришел человек, вставил в замочную скважину ключ — и не стало ни паука, ни его сетей. Что скажешь об этой притче?
— Рассказ правилен, но каков здесь намек, чтоб извлечь истину?
— Простой. Паук — это д’Обюссон, спрятавший себя в крепости и почитающий себя в безопасности. Пора пришла вставить ключ. Ведь с человека может и спроситься, почему он не сделал этого в надлежащее ему время. А? Почему?
Мизак сбледнул с лица. Старик высказался слишком открыто и, главное, при его подчиненных — вон, Алексис еле смех сдерживает, султанов зять улыбается, а бейлербей откровенно и злорадно хрюкнул. Незачем было трогать эту кучу старого дерьма, хотя… что Аллах ни делает, все к лучшему, иначе старый шайтан мог бы просто отписать на него кляузу в Константинополь, а так — и проговорился, и дал руководство к действию. Теперь ему, Мизаку, все будет несравненно легче. Победят его люди — хорошо, они ж его люди, и слава тоже будет его. А кто после этого возникать будет, того легко на голову укоротить. Проиграют — тоже неплохо: получат как следует, меньше болтать будут, тем более "старый козел". В этом случае на него самого можно неплохой донос Мехмеду отписать — запугал, мол, застращал, дури наговорил и людей погубил! Неплохо, старый пес отучится зря гавкать. Что ж, тогда пора действовать! Визирь решительно было поднялся с ковра, но, скорчившись от резкой боли в животе, только и прошипел:
— Будь так. Во имя Аллаха, милостивого и милосердного — завтра, до рассвета, атакуем портовую башню. Пока не обнаружат — не стрелять: может, сонных возьмем. Я сейчас ненадолго покину вас, а потом обсудим наши завтрашние действия. Думай как следует, тарсянин, ведь тебе завтра вести воинов великого падишаха!
Флотоводец Алексис из Тарса расцвел — еще бы, такая честь и слава! Если завтра его моряки и десант не подведут, быть ему, безродному греку, большим чином в султановом войске! О, как покраснел бейлербей! Надо полагать, посчитал себя обойденным. Ну так это лучше для него, Алексиса!..
— Я отправлюсь с ним, — заявил Мерла-бей, но визирь запретил. Юноша был огорчен, но подчинился, а визирь успокоил его, тут же поручив какое-то второстепенное дело и думая про себя: "Не хватало мне еще перед Мехмедом за этого щенка отвечать!"
Когда визирь в очередной раз отдал долг требовательной природе, он вернулся в шатер, и началась выработка стратегем, которые, как есть основания полагать, были удачно подслушаны и своевременно сообщены д’Обюссону.
Так или иначе, османы готовились напасть, а великий магистр — их встретить. Наступало 9 июня 1480 года.
Еще ночью, используя попутный ветер, грек Алексис из Тарса, султанов флотоводец, повел свои корабли вокруг северо-восточной оконечности острова от гавани при холме Святого Стефана к башне Святого Николая — благо плыть было недолго.
Суда его флотилии были разномастные — большие корабли с мощной артиллерией, юркие галеры, ощетинившиеся пушчонками, а также плоскодонные барки. Враг знал, что бухта для высадки десанта на мол мелковата (с суши на него нельзя было проникнуть из-за укреплений иоаннитов), и плоскодонки подходили для этой цели как нельзя лучше.
За два часа до рассвета османы появились перед башней. Вопреки их ожиданиям, они не остались незамеченными. Из башни раздался пушечный выстрел, потом другой. Их огонь высветил неверные силуэты кораблей, орденские трубы задудели тревогу.
Изрыгнув проклятье, Алексис приказал:
— Раз заметили — и ладно! Покажем, кто идет!
На больших кораблях застучали барабаны и пронзительно затрубили трубы и рога, а орды захватчиков дружно кричали, сотрясая воздух:
— Керим Аллах, рахим Аллах! [21] Гу-у-у-у-у!
21
Аллах милостив, Аллах милосерден! (араб.)